Виктория Токарева - Так плохо, как сегодня (сборник)

В квартире дефицитная финская мебель, японский холодильник «Шарп» по большому блату, а теперь уже и чешская кухня. Наташа любила свое гнездо за то, что – ЕЕ. И Сережу любила за это же самое – ЕЕ. Казимировна не в счет.

Наташа принялась сооружать ужин. Она знала: Сережа больше всего любит поездную еду, – ту, что едят в поезде. Крутые яйца, холодная отварная курица, огурчики-помидорчики, перья зеленого лука. Еще он любил пюре с говяжьими сардельками. Наташа всегда запасалась сардельками, а на окне выращивала зеленый лук.

Наташа стала чистить картошку для пюре. В пюре главное – разводить его горячим молоком и взбить. Тогда пюре получается воздушное. А еще хорошо добавить в него пассерованный лук. Создается впечатление, что пюре с грибами. Все дело в деталях, но именно детали требуют времени.

Наташа потратит час, а Сережа поест за десять минут и убежит к Казимировне.

Когда-то Надежда Казимировна была Сережиной учительницей по литературе. Пятнадцатилетний Сережа полюбил ее двадцатипятилетнюю. Она казалась ему идеалом человека и женщины. И он уже в пятнадцать лет знал, что женится только на Надежде Казимировне, и проживет с ней всю жизнь, и будет любить всегда верно и преданно.

С верностью не получилось, а вот преданность осталась. Он ее жалел, сочувствовал, лечил, угождал. О том, чтобы бросить и уйти к другой, не могло быть и речи. Кто бросает женщину в пятьдесят лет? Только последний мерзавец. К тому же Сережа привык ее немножечко бояться. Учительница.

Но Наташа была уверена: если она родит Сереже ребеночка, он захочет быть рядом со своим ребеночком, потому что дети – это будущее, а прошедшая любовь – это прошлогодний снег.

Пюре было готово. Сардельки кипели и благоухали.

Сережа вылез из спальни. Вихор торчит на макушке. Трусы висят на бедрах. Трусы – польские: на черном фоне белые черепа. Это Наташа ему достала. Казимировна спрашивала: что это за пиратский флаг? Наверное, она догадывалась. А может быть, и нет.

Сережа уселся за стол. Проткнул сардельку вилкой. Сок брызнул во все стороны. Он начал есть, жмурясь от удовольствия. Наташа не выдержала, взяла тарелку и сделала себе порцию того же самого: пюре, сарделька, овощи. Какое счастье есть, когда хочется есть, любить, когда хочется любить.

И как скучно любить без любви и есть без аппетита.

Какое счастье подчиняться своей плоти. И какой ужас, когда плоть выходит из повиновения, например, бессонница. Хочешь спать и не спишь. Какое-то время молчали. Ели молча, утоляя первый голод.

– А если я забеременею? – вдруг спросила Наташа.

У Сережи упала вилка, пропал аппетит, испортилось настроение.

– Ладно, ладно, – успокоила Наташа. Поменяла вилку. – Ешь…

– Ты уже беременна? – перепроверил Сережа.

– Нет, – ответила Наташа. А про себя добавила: «Но буду».

Она села напротив и стала на него смотреть. Все-таки это большое счастье сидеть с любимым в одном пространстве и смотреть – как он жует, перетирая пищу крепкими зубами. Сережа наелся. Расслабился.

– Тебе нравится моя кухня? – спросила Наташа.

Сережа развернулся вместе со стулом и оглядел кухню.

– Супер, – похвалил он. – А где ты взяла?

– Достала.

В социализме не было понятия: пошла и купила. Укрепились слова: «достала», «пробила», «блат».

Работала система распределения. Кому-то полагалось, а кому-то не полагалось. Приходилось изворачиваться, доставать, вставая на цыпочки, искать блат.

Сережа ничего этого не умел. А Казимировна не считала нужным. Предпочитала духовные ценности.

– А ты не можешь достать еще одну, такую же? – спросил Сережа.

– Казимировне?

– Только не злись. У нас совсем рассохлась. Ящики не закрываются.

– Пусть сама достанет.

– Она не умеет.

– Встанет пораньше, приедет к магазину, запишется в очередь, – научила Наташа.

Очередники занимали очередь, и им на руке писали номер химическим карандашом. Ставили клеймо. Например, сорок два. Это значит, что твоя очередь дойдет через сорок два человека.

Выбрасывали по три кухни. Новый термин эпохи социализма: «выбрасывали». Если сорок два разделить на три получается четырнадцать. Значит, четырнадцать дней надо вставать в пять утра, чтобы к шести добраться к магазину.

– А зачем ей кухня? – поинтересовалась Наташа.

– Странный вопрос. Каждая женщина гнездится, как птица. Вьет гнездо.

– А зачем гнездо, если нет птенцов?

– Инстинкт.

– Понятно…

– А в том, что нет птенцов, это я виноват. Она не рожала, потому что я был ее ребенок.