Евгений Зубарев: 990 000 евро

Я прочувствовал каждое сказанное ею слово, будто меня тыкали палкой в свежеобожженную кожу, и тут же задергался от настоящей, невыдуманной боли.

– Ты чего ерзаешь, Миш? – спросила Николь осторожно, и я, мельком взглянув на нее, сразу отвернулся, чтобы ее слова больше не рвали мою кожу так остервенело.

Она поставила на стол свой стакан, поправила салфетки, и я совершенно неосознанным движением тут же вцепился в этот стакан, а потом еще коснулся по очереди всех этих дурацких салфеток. Мне просто хотелось трогать все, что она трогала, пока тепло ее рук еще не ушло из всех этих вздорных, но теперь таких дорогих мне вещей.

– Беридзе сейчас стоит почти четыреста миллионов евро. Он играл на бирже под алюминиевые комбинаты Марка и Прохорова, а потом, по моему совету, зарегистрировал сделки и слил активы на максимуме, зафиксировав наивысшую прибыль, – подробно рассказала она мне, так, словно это все объясняло.

Я понял, что если прямо сейчас не сделаю что-нибудь настоящее, что хотя бы озадачит ее, если не остановит, то она просто встанет и навсегда уйдет в те места, где зафиксирована наивысшая прибыль.

Я нагнулся под стол и поднял наверх сумку. Сумка из мягкой дорогой кожи распласталась под тяжестью денег, заполнив почти все пространство между нами. Между мной и Николь.

– Здесь девятьсот девяносто тысяч евро, – криво улыбаясь, показал я. – Я тоже зафиксировал прибыль, прости, что по-пацански, наличными. Еще десять тысяч евро я поменял на рубли – они мне понадобятся на дорогу домой и на все прочее.

Николь потянулась через салфетки, разбросанные по столу, и уверенным хозяйским движением, придержав край сумки, расстегнула молнию.

– Ого! Неплохо выглядит, – дружелюбно улыбнулась она, наклонившись ко мне поближе, и я невольно дрогнул, почувствовав рядом знакомый, тревожно-сладкий запах. – А я свою долю на счетах в банке оставила. Ну, дефолтов ведь впереди больше не ожидается. Партия обещает впереди лишь стабильность и процветание, понимаешь?

Ее глаза горели предупредительным желто-зеленым огнем, и просто для того, чтобы они не зажглись красным, я рефлекторно кивнул:

– Понимаю.

Я поспешно пододвинул сумку к ней, когда увидел, что она собирается встать.

– Это твое, Николь. Бери. Это твое. Бери.

И без того острые черты лица Николь ожесточились. Она недоверчиво качнула белыми кудряшками, но быстро положила правую руку на мою сумку:

– Ну, предположим, я возьму. И что ты за это хочешь?

У меня отлегло от сердца – она не ушла сразу к своему Беридзе, просто хлопнув меня по плечу. Она согласилась поторговаться.

Я внутренне подобрался, формулируя деловое предложение и одновременно следя за ее лицом, чтобы подкорректировать какие-нибудь детали, если она вдруг возразит.

– Я отдаю тебе девятьсот девяносто тысяч евро. Это будут твои деньги. Делай с ними, что хочешь. Но один раз в год, до самой смерти, ты проводишь со мной ночь в постели. Без презерватива. И когда я этого захочу. Ты согласна?

Николь так округлила глаза, что я понял – я идиот. Ведь можно было требовать и две, и три, и даже четыре ночи в год!

Она быстро, пока я не передумал, схватила сумку обеими руками, с натугой подняла ее и встала со стула.

– Я согласна. Звони только заранее, кобелино. Ну, хотя бы за сутки. Целую!

Но на самом деле она не стала меня целовать, а просто повернулась и пошла на выход, с видимым трудом удерживая тяжелую сумку в тонких девичьих руках.

Напряжение, державшее меня все эти дни, вдруг отпустило, и я счастливо засмеялся.

Я подумал, что мне еще только двадцать три года. А впереди будет Николь. Причем столько раз, что даже дух захватывает.

Я опять засмеялся, и на мой смех из подсобки вынырнул официант с тревожным выражением на бледном унылом лице.

Я заплатил ему по счету и дал еще столько же на чай, но он выказал довольную физиономию, только когда я сказал ему:

– Представляешь, я сейчас купил себе любовь. Почти за миллион евро. Наличными. Вон видишь, с сумкой пошла? А говорят, любовь не продается. Смешно, да?

Вот тогда он и улыбнулся, проводив Николь цепким оценивающим взглядом, и потом уверенно заявил мне:

– Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, но вы явно переплатили, сударь. В Москве это стоит намного дешевле.

Бывают же на свете идиоты!..