Евгений Зубарев: 990 000 евро

Чтобы не мозолить глаза комбату и офицерам комиссии, переоделись прямо на КПП, под восхищенными взглядами ребят из дежурного наряда.

Оказавшись за воротами части, я первым делом позвонил Николь, но она не отвечала. Впрочем, это было неудивительно – в это время суток ей как раз полагалось укладываться спать.

– Что, прогорела твоя афера, олигарх? – без особого огорчения спросил меня Ганс, пока мы ждали на остановке маршрутку до Москвы.

– Похоже, что так, – признал я, хотя в глубине души не желал в это верить.

– Ну и ладно, – на редкость рассудительно заметил Ганс, цепляя на морду солнцезащитные очки. – Зато повеселились и прибарахлились. Ну и потрахались опять же. И все такое, да?

– Да, – буркнул я, отвернувшись. Желание немедленно увидеть Николь вдруг стало таким нестерпимым, что я не успел ничего больше сказать Гансу, а сделал шаг в сторону обочины и поднял руку.

– Да ну, Михась, на хрена переплачивать этим поцикам? На маршрутке спокойно доедем, не пыли!

Я повернулся, сказать ему, что хочу ехать в «Хошимин», а туда на маршрутке являться западло, как за спиной у Ганса показался «уазик» камуфляжной расцветки, с визгом притормозивший у полуоткрытых ворот нашей части.

Я успел крикнуть Гансу: «Не двигайся! Замри!», но любопытный немец совершенно не слушался моих приказов. Он, конечно, обернулся, увидел, как из патрульной машины комендатуры вылезают Акула и еще три здоровенных лба, и в ужасе рванул прямо через шоссе.

Разумеется, я бросился за ним – не отдавать же боевого товарища на растерзание вероятному противнику.

Нам дважды повезло. Во-первых, повезло, что нас не сбил ни один торопыга из тех, что гнал с утра по Щелковскому шоссе. Во-вторых, Акула и его прихвостни нас, похоже, и не заметили – так быстро мы исчезли из поля видимости патруля. Пробежав пару городских кварталов, мы убедились, что погони нет, и перешли на шаг, изредка нервозно оглядываясь.

– Не срисовал нас упырь? – весело подытожил коллизию Ганс.

– Угу.

– А ведь по нашу душу в батальон приперся, как думаешь?

До меня тоже дошло это очевидное обстоятельство, и я стал прикидывать, что же за сука такая в батальоне постоянно стучит на нас – то газетку поганую в казарму притащит, то Акуле сообщит о нашем долгожданном прибытии в расположение части.

Пока я об этом раздумывал, на пешеходную дорожку тихого балашихинского дворика внезапно вышли три солдатские фигуры. Сначала я вздрогнул, подозревая комендантских упырей, но зоркий Ганс успокоил меня:

– Это не комендантский взвод. Танкисты какие-то пришлые. Смотри, зачуханные все, чмошники позорные.

Вид у солдат был действительно потертый, но своего позорного вида они ничуть не стыдились – напротив, смотрели на нас вызывающе. Когда я поравнялся с одним из них, он вдруг злобно прошипел мне:

– Эй, чувак! Мобила есть? Дай позвонить братану на зону. Или тебе чё, впадлу пацану помочь?

Двое других армейских гопников не сводили глаз с Ганса, пристально разглядывая его роскошный костюм, лакированные туфли и в особенности манерные очки. До меня наконец дошло, что нас приняли за местных богатеньких аборигенов.

– Ганс, да нас тут в натуре раскулачивать собрались! – весело крикнул я товарищу, но в этот момент первый танкист ударил меня с правой в ухо.

Впрочем, ударить он меня, конечно, не успел – не на таковского напал, терминатор войлочный… Уклонившись, я цепко ухватил его правую руку и начал выкручивать ее что есть силы по часовой стрелке. За свой тыл я ничуть не беспокоился – слышно было, как Ганс бодро обстукивает тела этих вздорных мазуриков, а они только скулят от бессильного возмущения.

Уложив своего танкиста на асфальт и придерживая его заломанную до вывиха руку, я наконец смог повернуться к Гансу.

Тот уже сидел верхом на поверженных противниках и лениво отвешивал им оплеухи, зычно приговаривая:

– На кого, твари коматозные, клешни подымаете?! На братву солдатскую кидаетесь, торчки самоходные?!

Мой клиент, ерзая грязным лицом по асфальту, прошипел изумленно:

– Вы что, солдаты?! – но я заткнул ему пасть ударом модной туфли.

Пока мы таким образом развлекались, во двор незамеченной въехала милицейская «газель», с визгом притормозившая у самых моих ног.

Из машины выскочили четверо автоматчиков с такими злыми мордами, что я сразу решил, что с этими драться не буду – такие пристрелят и уедут, а ты лежи потом, истекай.

Судя по заскучавшей физиономии Ганса, он принял аналогичное решение и встал с поверженных гопников, виновато разводя руками, как заправский пацифист: