Галина Артемьева: Несчастливой любви не бывает (сборник)

Усилия приходилось прилагать ежеминутно. Не расслабляясь и не жалея себя. Однажды ночью он проснулся от толчка в сердце. Чей-то чужой голос сказал ему отчетливо:

– И что ты напрягаешься? Боль-то навсегда при тебе. И даже если встанешь – сколько лет пройдет, чтобы ты стал прежним? И кого ты себе – такой – найдешь? И как? Легче иголку в стоге сена отыскать, чем такому, как ты, подругу жизни.

– Заткнись, – велел он чужому голосу. – Иголку найду, если надо. По травинке стог переберу, а найду. А подруга, которая обо мне мечтает, появится. Ведь и я мечтаю о ней.

Разве мог он позволить себе бояться поисков какой-то иголки в пусть даже огромном стоге сена? Еще чего!

После подвига с пальцами ног никто уже не сомневался в его возможностях.

И вот он встал. Как говорится, не прошло и полгода. Но что это по сравнению с вечностью, правда?

Осени не видел, зимы не видел. И словно очнулся вдруг: кругом весна, апрель! Что делается-то, братцы!

По дому он уже вполне сносно ходил. С костылями. Пока с костылями. Не прислоняясь к стенке, не останавливаясь на передыхи. Мама совершенно успокоилась и даже временами просила что-то принести ей из другой комнаты: забывать начала плохое.

Наконец апрельское солнце заставило его решиться. Он вышел на улицу. И потихоньку побрел, щурясь и улыбаясь настойчивости солнца. Сбылось!

На этой самой улице, по которой медленно передвигался самый счастливый человек на свете, стоял дом, где мучился и страдал человек очень и очень несчастный. Настолько несчастный, что он собирался умереть. И даже назначил час своей смерти. Полдень. Ровно в полдень его не станет.

При одном условии. Если ровно в двенадцать она не позвонит.

Он просил ее в письме, умолял дать ему еще один шанс. Последний. Иначе она может считать себя убийцей человека. Он выбросится из окна. Пусть не волнуется: предсмертной записки он не оставит. Ее никто не обвинит. Она сама до конца жизни будет знать, что убила его. Вот и все.

До двенадцати оставалось совсем немного. Он держал в руке телефон и ждал.

Позвонит или не позвонит?

Главное – пусть позвонит. Там уж он найдет слова. Уговорит простить. Поверить, что в последний раз и больше никогда-никогда.

Да, она красива. В том-то и беда. В том-то и главное во всей их истории. Она красива так, что люди не могут не смотреть. Это ему понятно. Но выдержать невозможно. Он злится, когда они зыркают в ее сторону. Он понимает, что она ничего не делает, чтобы привлечь чужое внимание. Она такая уродилась. Иногда ему кажется, что она даже до конца не понимает, насколько мощной силой обладает. Ведь любой почтет за счастье… Любой. А она с ним. И говорила всегда, что любит.

Он смотрел на себя в зеркало и не верил ей. Его не за что любить. Роста небольшого. Лицо – ничего особенного. Нет, не может такого быть – и все. И от этих мыслей он так на нее обижался, что хотел задеть, сделать ей больно так, как больно сейчас ему самому.

А ведь он все-все знал. И про то, что встретились они через месяц после смерти ее мамы. Долгой и трудной смерти от рака. Не время было маме уходить в ее сорок четыре года, а дольше пробыть с дочкой не получилось, как обе ни старались. Незадолго до вечной разлуки мама сказала: «Ты встретишь своего единственного, выйдешь замуж и родишь деток. Пусть их будет много. Одной плохо оставаться на белом свете».

Когда они познакомились, ей почему-то сразу стало понятно, о ком говорила ей мамочка. Она не собиралась искать кого-то еще, решив для себя все-все раз и навсегда.

А ему требовались проверки чувств. Он закатывал скандалы. Объяснял ей, что зря не станут оборачиваться, не иначе как она своим вызывающим поведением или неподобающей одеждой вызывает нездоровый интерес.

Поначалу это даже трогало ее. Любит! Он ее любит! Потому и боится потерять! Так ей казалось. И она привязывалась все сильнее.

Он же все проверял и проверял. И как-то это все затянулось. Превратилось в систему. Она уже знала, когда возникнет скандал. Понимала, что стараться избежать его невозможно. Скандал и истерика выплеснутся все равно, даже если она пойдет по улице в мешке с прорезями для глаз. Она старалась его развеселить, поднять настроение, придать сил. Помогало лишь на мгновения.

Она держалась только тем, что мамочка сказала о единственном. Не могла она пренебречь последними словами единственного на всем свете любившего ее человека. Единственный – терпи!

Кончилось все равно расставанием.

Три дня назад. Поначалу все шло по привычному сценарию. Он старался довести ее до слез и уверений в любви. Взвинчивал себя. И сам уже понимал, что все было, было. И то ли со скуки, то ли и вправду распалившись, он схватил ее сумку и цапнул оттуда ее старенький мобильник, жутко раздражавший его своей убогой старомодностью и дешевизной.