Вячеслав Ворон - Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть

Крик его был похож на вой сирены, оповещающей тревогу. Троцкин напрягся, поставил калебасу на столик и привстал, вслушиваясь в крик. Ему показалось, что кричал Стален, но не мертвый, а живой. Он схватил с вешалки свою шляпу, трость и направился в сторону заброшенного элеватора.

Столица приветствовала прибывающий народ задорной музыкой, льющейся из привокзальных рупоров, и стойким запахом квашеной капусты. Всюду сновали беспризорники, то и дело подбегавшие к приезжим, и местный полицмейстер то и дело дул в свой засаленный манок, тем самым отгоняя оных от прибывших в столицу граждан. Жизнь кипела и представляла собой муравейник, где каждый знал, чего хотел, и шел к намеченной цели. Три бравых парня и две видные красавицы сошли на перрон, неся, перекинув через плечо, по мешку. Долговязый нес два. Нельзя сказать, что мешки с семенами были тяжелы, однако все пятеро заметно гнулись к земле, что привлекало достаточно внимания прохожих. Не упустил этого из виду и полицмейстер. И когда компания цветников поравнялась с ним, он зычно вскричал:

– А ну, стой!

Все, как по команде, встали словно вкопанные.

– Эт что ж за мешки вы привезли из-за кордону? Доложить, предоставить к осмотру, – поправляя усы, спросил он.

– А это, ваш благородие, семена тюльпанчиков. Мы мичуринцы-аспиранты, везем для опытов сорта разные, растить будем и скрещивать, – моментально ответил Троцкин.

– Тот, я смотрю, рожа мне твоя знакома, думаю, гдеить тя видел, – зачесал затылок жандарм. – Аспирант значить. Из Петровки стало быть.

– Из ее матушки. Она нам и хлеб насущный, и дом родной, – отвлекая гипнозом, произнес Троцкин. Но жандарм не смотрел на него, и его гипноз не действовал.

– А что, мил человек, преподает вам Мечников науки? – поинтересовался полицай.

– Илья Ильич? А как же, преподает, но он все по собакам, а мы по цветам, стало быть.

– Знавал я Илью Ильича. Тьфу, и не выговорить имени то, – выругался жандарм. – Я тут дежурил намедни, ночью, близ Петровки, глядь бежит пес, большой и рыжий, отсюда и заприметил. Бежит, а глаза так и норовят со страху вывалиться, я на глаза охоч, все по ним сказать могу, – не смотря на Троцкина, продолжил он. – Аж слюна за ним волочится. Я ему кричу «Стоять», а он хоть бы хны, все одно – бежит, и тут я увидел, что за ним бежит человек весь в черном и в руках у него лассо, ну веревка такая, знаешь, – Троцкин утвердительно кивнул головой. – Я ему «Стоять» говорю. А он возьми и накинь на меня это лассо. Пес, конечно, тот убежал. А этот подбежал ко мне и говорит, мол извини ваш благородие, впотьмах и не приметил. Ну распутал он свои путы. а я у него и спрашиваю. На кой тебе пес, да еще такой большой. А он мне: я, ваше благородие, профессор Илья Мечников, на псах опыты ставлю. Вот и бегаю по ночам бездомных вылавливаю. По ночам бегаю, а днем ставлю. Постояли мы с ним еще чуток, покурили махорочки и разошлись по сторонам. Вот я и думаю: все вы ученые того али токмо профессура?

Он повернулся в сторону Троцкина и взглянул ему в глаза. Лев тут же уловил бездумный взгляд жандарма и механически произнес:

– Оно тебе надо, вдаваться в подробности нашей и без того замудренной жизни, живи себе и сопи в две дырочки.

От такого жаргона, даже старый каторжник Стален опешил, но Лев продолжал:

– Иди вон лучше охраняй барыг, да торговок, а нас не тронь. И вообще, ты нас не видел, а мы тебя не знаем, Давай, до свидания!

После последних слов полицмейстер вставил свой манок в зубы и живо растворился среди снующего люду.

– Однако, ты, Лева, и оратор. Самого жандарма уговорил. Вот что значит выучка гимназиста-отличника, – похвалил его Джежинский.

– Да тут не все так просто, как кажется, – подметила Арманд. – Правда, Лева?

– Я не знаю, как это у меня получается, но все-таки получается. И я этим пользуюсь, – ответил Троцкин.

– Не трать зря силы, Лев. Побереги, они тебе еще понадобятся в борьбе за мир, – сказала Надежда.

– ФокуснЫк, а не ЛЭв. Я бы его быстро на шабер насадил и не стал бы с ним нюни разводЫт, про мичуринцев, – добавил Стален.

– Молчи, голытьба, тебе б только шабер свой куда пристроить, – осадила его Надя. – Ладно, идемте, у нас впереди большие свершения.

И они зашагали в сторону набережной реки Фонтан. Денек был погожий. Осеннее солнышко из последних сил пыталось согреть столицу и ее жителей теплом. Великолепная пятерка с легкостью преодолела расстояние от вокзала до дома тети Нади и, не без труда, затащила мешки с семенами к тете в квартиру, бесцеремонно сложив их в одной из комнат. Тети дома не было, но было заметно, что намедни в доме была вечеринка. Всюду были разбросаны цветы и части женского гардероба, и даже маленькая пудреница неуклюже расположилась возле ножки стула. Стоял запах табака и шампанского. Стол был не прибран. От сервировки оставались несколько бокалов, до половины наполненных вином, и тарелки со сладостями. Все указывало на богемный образ жизни ее владелицы.