Николай Агафонов: Свет золотой луны (сборник)

Зато в семье Берестовых уделяли большое внимание усвоению правил хорошего тона. Приобретение внешних «приличных манер» ставилось в основу домашнего воспитания. «Манеры не пустяки, – не раз повторяла Анастасия Аркадьевна, – они плод благородной души и честного ума». Александр Всеволодович любил цитировать Наполеона Бонапарта: «Будущие хорошие и худые поступки ребенка зависят всецело от матери» – и от себя добавлял: «Домашний круг служит лучшею школою вежливости, и женщина в этом благом деле незаменимый наставник». Анастасия Аркадьевна вполне оправдывала эту веру мужа и с педантичной настойчивостью внушала дочерям:

«Хорошие манеры – это прежде всего изящество в обхождении, которое является не менее важным условием для приобретения успеха в жизни, чем таланты».

Оля и Аня успешно с покорностью усваивали эти уроки, не нарушая общей гармонии семейного благополучия.

Оля и Аня совершенно не походили на родных сестер, ни внешностью, ни характером. Оля была девушкой сдержанной, рассудительной и даже несколько педантичной, поэтому считала своим долгом делать сестре замечания за ее, как Оля выражалась, «необдуманные поступки». Аня относилась к этому очень болезненно и не признавала старшинства сестры. Наоборот, будучи девушкой бойкой и самоуверенной, она ощущала в себе даже некое превосходство над сестрой, которое и старалась постоянно выказывать. Это соперничество приводило к частым ссорам по мелочам.

Соперничала в большей степени, конечно, Аня, стараясь во всем превзойти старшую сестру. Оля же почти никогда не была зачинщицей, зато всегда приходила мириться первой. Только один раз она не пришла мириться – после гимназического бала, устроенного в честь дня рождения императрицы Марии Федоровны. В женскую гимназию пригласили для танцев учеников мужской классической гимназии. Аня давно замечала, что сестре нравится гимназист старших классов Константин Тураньев, сын богатого уездного помещика. Ане тоже нравился Тураньев, но в этом она не призналась бы даже самой себе. В этот же раз, не столько из чувства соперничества, сколько из желания доказать свое женское превосходство над сестрой, она решила подразнить Олю. Как только Тураньев показался в зале, Аня, проходя мимо него, как бы невзначай обронила платок. Юноша, естественно, тут же подскочив, галантно подал ей его. Завязалась непринужденная беседа, и Тураньев пригласил Аню на первый танец. Но и весь остальной вечер он от нее не отходил. Ольга танцевала с другими кавалерами, но Аня, зорко наблюдавшая за ней, видела, как сестра бросает в их сторону взгляды, в которых отражалась мука ревности и отчаяния. Что-то наподобие упрека совести кольнуло Аню в сердце.

– Вам нравится моя сестра? – спросила она у Тураньева во время танца.

– Ваша сестра, – Тураньев покраснел, – она прекрасная девушка, – и взгляд его стал почему-то серьезным.

– Мне очень приятно это слышать, – холодно сказала Аня, – но вы не ответили на мой вопрос.

Тураньев заколебался. Танец в это время закончился. Аня, не дожидаясь ответа, присела в реверансе и уже собиралась уйти, как Тураньев удержал ее за руку. Аня посмотрела на него вопросительно и в то же время с вызовом. Юноша, покраснев еще больше, наклонил голову. Анну позабавило его смущение.

– Ну, что вы хотите еще сказать о моей сестре?

Тураньев, запинаясь, проговорил:

– Нет, не о вашей сестре.

– О ком же?

– Я хотел сказать, что вы… – он опять запнулся, – вы мне очень нравитесь, – наконец договорил Тураньев.

Теперь пришла очередь вспыхнуть Ане, но не от стыда перед Тураньевым. Она вдруг поняла, что поступила по отношению к своей сестре подло. Негодуя на свой поступок, Аня отчего-то почти возненавидела Тураньева. Резко выдернув руку, она почти бегом устремилась из зала.

Вернувшись домой с чувством вины, Аня все не решалась подойти к сестре. Оля тоже ее избегала. Уже на следующий день, проходя мимо Олиной комнаты, Аня услышала, что сестра плачет. Какое-то время она прислушивалась, а затем неуверенно постучала. Не услышав ответа, вошла. Оля уже не плакала, а в упор смотрела на Аню мокрыми от слез глазами. В ее взгляде Аня уловила что-то доселе ей неизвестное, какую-то твердость, непримиримость. Она сама собиралась сразу же, как войдет к сестре, молить ее о прощении, теперь же, наткнувшись на взгляд сестры, в нерешительности остановилась.

– Почему ты такая злая? – Голос сестры дрожал. Это был не вопрос, а приговор.