Друзья решили подвизаться оригинальным способом: сделать у себя в конторе домовый храм. Нарисовали иконостас, небольшой, с одними дьяконскими вратами, какие на Афоне бывают. И начали потихоньку своими грешными руками солею возводить. Пришел духовник-архимандрит, все по его телу вымеряли, чтобы здесь можно было земной поклончик положить, а здесь чтобы он с потиром не оступился, все по локтям с прикидкою до сантиметра мерили. Сплошная эргономика. Потом пришел покрупнее батюшка-протоиерей, стал эту эргономику корить, очень она тесная для крупных попов будет. Расширили. Престол делали у знакомых столяров. Привезли его, так батюшка-протоиерей лег на него и давай раскачиваться, заскрипел престол, зашатался, хоть батюшка совсем не аналойный еще был, вполне себе постник. Раскритиковал батюшка престол, говорит:
– Усиливайте все несущие конструкции раза в два, а то вот упадет, к примеру, поп в обморок – и прямо на престол, а он у вас хрупкий. Нет, втрое усиливайте.
Усилили, почти из цельного ствола вытесали, бомбой не проймешь. Тут и иконостас подоспел, ругались друзья, ругались с резчиками беспалыми, но свое получили. Вроде как неплохо. Надо иконы вставлять. Подобрали в альбомах самые красивые, живые, которые на них глядели. Сканировали и распечатали у знакомого полиграфыча, посадили на термоклей и сверху садолином матовым прошлись для прочности, чтоб не выгорали. Короче, получился не иконостас, а чистый мед, красиво и просто, по-евангельски. Да вот оробела братия, все своими грешными руками делали, иконы утюгом через детские пеленки приглаживали, лаком красили, морилку терли. Будет ли это все божественным? Одолели братию сомнения.
И к этому как раз времени приехал батюшка-протоиерей с инспекционным молебном, подготовиться к архиерееву освящению. Стали они молиться. Братия молится, да вздыхает: примет ли Бог их иконостас? Уж больно все на свой сердечный вкус сделано. А с протоиереем его маститая матушка приехала, да еще и хор с собой привезла, чтобы хоррору [49]навести и шик молебну придать. Стали петь да читать, все чин по чину, поминают «устроителей и жертвователей храма сего», а устроители ни живы ни мертвы – глядят, а в алтаре Ангел Господень стоит, яркий, как июльское облако. Матушка к ним лицом стоит, к иконостасу тылом и просит в богослужении участвовать, хотя бы читать пятидесятый псалом. Один было начал, семь слов сказал и замолчал.
– Ты чего, псалма наизусть не знаешь? – шипит попадья, а тот бледнехонек стоит, Ангела трепещет.
Просят другого, а тот вообще от страха мокрым потом покрылся. Попадья мужу шипит:
– Что это за христиане, если молиться не умеют? Псалма не знают. Зачем им храм нужен, непонятно.
Попели, помолились. Хор с попадьей уехал. Братия стоит в нерешительности, друг на друга смотрят, удивляются. С каким благоговением они потом к каждой иконочке прикладывались, от страха не смели к иконостасу приблизиться. Очень трепетно относились к святыне. Теперь вся эта красота была делом уже не их рук. Потому как принял Бог их домовый храмик.
Как-то выпал вчера из памяти день отца Николая Гурьянова с острова Залит. А ведь он сыграл в моей жизни немалую роль. Поминаю его всегда. Когда-то на много лет у меня дома установился мужской монастырь: я, сын, кот и один знакомый батюшка. Батюшку перевели в наш город, и пока у него не было жилья, он жил у нас. Мы и по сей день дружны. Он тогда очень помогал мне.
У сына-подростка возникла идея воровать у меня деньги и тратить их на всякие детские глупости. Первый раз он украл и спрятал деньги в книгу, а у нас их – целый дом и найти нужную невозможно. Прихожу раз домой и вижу на полке книгу, и она как-то «смотрит» на меня, и сияет, и манит. Подошел, снял с полки, стал листать – из нее посыпались деньги. Сын не мог понять, КАК я нашел деньги. Потом он украл деньги с подоконника, но это, к счастью, оказались деньги живущего у нас батюшки. Я пропажу обнаружил, очень обрадовался и сказал сыну:
– Ты теперь не меня ограбил, а священника, вот с ним и будешь разговаривать.
Он заплакал, ему было ужасно стыдно, он очень просил меня:
– Поговори с ним сам, извинись, я больше никогда не буду воровать.
Но я был неумолим:
– Ты украл, тебе и отвечать.
Сын буквально сгорал от стыда. Когда пришел домой священник, ему тоже было ужасно стыдно разговаривать с сыном, он чувствовал себя очень неудобно, но я отправил их беседовать вдвоем. Не знаю, о чем они разговаривали, но сын с тех пор к воровству относится с омерзением. Вчера звонил из армии, говорил с неприятием о постоянном крысятничестве, его это угнетает, из солдатских тумбочек воруют абсолютно все. А раньше за такие дела офицеры погоны перед всем солдатским строем срывали.
Читать дальше