Иван Грачев: Город мертвецов и другие истории (сборник)

Мы не сказали «Привет», а просто посмотрели друг другу в глаза, чтобы понять самое необходимое.

– Витек, можно тебя на минуту? – спросил я в гущу событий где-то в комнате, достаточно громко, чтобы было слышно.

Его кривое и красное лицо показалось из дверного проема.

– Да, дружище?

– Ты не прогулялся бы со мной до магазина?

Он вышел в коридор, я обратил внимание на то, что на его ногах красовалась уличная обувь. Не дожидаясь лишних вопросов и реплик, я вышел прочь.

Виктор догнал меня на улице. Я был неприятно трезв и осознавал каждое свое движение, каждую мысль, этого было достаточно – я просто смылся. Из меня не получилось тусовщика, ловеласа, гуляки и т. д. Однажды увидев лицо этой девушки, я уже представлял ее подле себя, если не навеки вечные, то на пару лет точно. И мне было противно, я ненавидел себя в этот момент, ведь я только недавно ощутил всю прелесть собственной глупости, наивной любви и бесконечной самоотдачи в руки близкого, на первый взгляд, человека.

И все повторяется. Моему существу не хватало лишь одной половины, а не мозаики безликих кусочков.

От кого я сейчас убежал? От своих представлений о будущем с этой неизвестной? От страхов, что она меня отвергнет?

Фу, ну нахуй, лучше я пойду напьюсь, чтобы даже не думать об этом.

Только маленький червяк в голове обнадежил тем, что на следующий день у меня еще будет шанс, ведь за несколько секунд встречи она еще не успела понять моего состояния. Успел ли я?

Неведомыми дорогами, переулками, пешком по газонам и клумбам, мы все-таки нашли небольшой магазин, в котором нам не отказали в продаже алкоголя. Стоит упомянуть, что к этому моменту мое желание немного поугасло, однако, я все-таки держал мысли в голове, они сгустились в сплошную дымку, оставив лишь очертания основного смысла. Витек долго отказывался, пытаясь убедить меня в недееспособности, но в итоге согласился на бутылку пива, я же решил убить организм окончательно и взял энергетический коктейль с 9% алкоголя и бутылку «Крепкого», даже не задумываясь о последствиях. О да! Их стоило еще как ожидать!

Коктейл шел противно даже для моего состояния, он был холодный и мерзкий, каждый глоток отзывался неприятным покалыванием, поэтому приходилось пить небольшими порциями, иначе был слишком велик риск вывалить все обратно. В дороге мы почти не разговаривали, не считая некоторых шуток, связанных с алкоголем и нашим нынешним состоянием.

– Блин, Анд-д-рей. Я в говно, – продекларировал Витек, каждую букву он выговаривал отдельно, чтобы я понимал смысл сказанного.

Он шел впереди, как более трезвый, но я все равно молча кивал, изредка соглашаясь мычанием. В состоянии, близком к овощу, я достиг полного катарсиса, мои мысли были белым холстом, натертым воском, чтобы краска сползала вниз и растворялась в одной бесцветной жиже под ногами художника. Все сущее сейчас только так и жило – под моими ногами.

Единственными вещами, которые меня заботили, были: сохранение равновесия и желание не уснуть прямо на улице. Второе было под прямой угрозой, ведь в полнейшем непонимании цели путешествия, мы рисковали не дойти обратно к квартире сестры моего попутчика. Я решил, что уж лучше я медленно, но верно, доковыляю до своей квартиры.

– Эй, ребят, бутылочку не оставите? – раздался голос справа.

Мы одновременно остановились и посмотрели в закоулок, узкий и короткий. В конце стояла помойка, а вокруг – разбросаны мокрые, гнилые обрывки газет, тряпки, осколки, бычки. И посреди всего этого сидел грязный бомж, с бородой до подбородка, он ел что-то из влажной то ли газеты, то ли салфетки, глядя на нас. В бороде отчетливо были видны кусочки пищи.

Я посмотрел на него, мои инстинкты, предрассудки и любые детали, составляющие человеческую личность, стали безразличны. Мне было противно смотреть на этого бомжа, на его грязный вид, на одежду, которая пахла хуже самого отвратительного запаха, подверженный описанию словами. Его гнилая улыбка вызывала еще большее отвращение, но даже это так сильно меня не цепляло.

Куда большую злость, чистейшее проявление гнева, я почувствовал по отношению к себе. Как в грязное и вонючее зеркало, я смотрел в него. Был ли он «подставным», или под утро можно было наткнуться на «настоящих» бомжей, которые днем прятались в специально предназначенных заведениях? Плевать, я видел в нем себя нынешнего, себя пять лет спустя, десять… Я ощутил свое прозябание в обществе настолько мерзким в своей бесполезности, что, если б я только мог, то непременно навалял этому жалкому и тупому себе.