Николай Векшин - Эликсир жизни

Скорая приехала только через час. Это при том, что за 20 минут можно дойти пешком. За этот час мать дважды теряла сознание, потом посинела, захрипела, на губах появилась пена. Но я не дал ей умереть. Тормошил ее, кричал, совал в нос нашатырь. Когда появившаяся наконец медичка сделала укол, мать пришла в себя: «Кеша, это ты? А где Володечка? Позови его!». Мы с шофером погрузили ее на носилки и отвезли в больницу.

Когда кризис миновал, мать долго лежала пластом. Сначала спала по 20 часов в сутки. С трудом ела, когда ее будили. Вставать не могла. Мочилась под себя. На спине были пролежни. Я заплатил медсестрам, чтобы они ее почаще переворачивали на бок. Накупил памперсов и лекарств. Утром, днем и вечером приходил, будил и кормил с ложечки. Она с трудом открывала заспанные глаза и ела, сначала нехотя, через силу, с уговорами, а потом жадно пила молоко.

На пятый день в палату явились Вова с Валей, оба слегка под хмельком. Принесли два банана, огурец и апельсин. Вид у них был смущенный. Я сказал: «Вовчик, куда ты пропал? Мать всё время про тебя спрашивает, зовет. Приходи к ней почаще». Он рассердился: «А я что – не прихожу?! Ну че ты лезешь со своими советами?! Моралист хренов! Если бы к каждому своему совету ты прикладывал деньги, то советов стало бы поменьше, зато я принимал бы их с неподдельной благодарностью». Валя добавила: «Кеша! Да разве твоя мать нам чужая? Я всегда заботилась о ней, как о родной. Я ведь за своей мамой 30 лет ухаживала, пока она не померла». Мать заморгала глазами и застонала, пытаясь что-то сказать. Они нагнулись к ней, по очереди чмокнули в щеку и ушли.

Ее здоровье улучшалось медленно. Через две недели удалось посадить ее в кресло-каталку. Я катал ее по коридору. Подвозил к окну и говорил: «Мам, смотри, как хорошо на улице. Солнышко. Березки зеленые. Видишь, лужи? Это прошел дождь». А мать спрашивала: «Кеша, а мы где?». – «В больнице». – «Забери меня домой».

Дома мать пошла на поправку быстрей. Стала хорошо кушать. Я готовил ей манную кашу, омлет, салат – всё, что она хотела. Заставлял есть фрукты. Пичкал лекарствами и витаминами. Менял памперсы, ворочал по три раза в день. Пролежни стали проходить. Ключица постепенно начала срастаться. Еще через месяц она смогла кое-как сесть; я придерживал ее, чтобы не падала. Понемногу она стала вставать и с моей помощью доходить до туалета. А потом наступил момент, когда она стала всё делать сама.

Как-то раз я уехал по делам на неделю в командировку. А вернувшись был огорошен известием от знакомых, что мой брат умер. Я не поверил и побежал к его собутыльнице Вале. Она была с похмелья и ничего не могла толком объяснить; только мычала, что голова болит. Я никак не мог понять: «Валя, это правда, что Вова умер?!». Валя, в усилии вспомнить, сморщила лоб: «Мы с ним поссорились на той неделе. И он выгнал меня. Из моей же квартиры! А я ведь пеклась об нем, как о родном. И за матерью его я ухаживала, как за своей. Кеша, я ведь за своей мамой 30 лет ухаж…». Я прервал ее: «Валя, это я уже слышал. Что с моим братом?». – «С Вовчиком? Не знаю. Он меня выгнал. И я уехала на дачу. Вернулась в субботу. А он в туалете сидит. Жду, жду, а он всё не выходит. Я открыла дверь, а он и завалился. И пустая бутылка на полу. Я подумала, что он выпил и заснул. А потом глядь, а он не дышит. Вызвала „скорую“. Они его увезли». – «Куда увезли?». – «Наверно в морг».

Я помчался в морг. Оказалось, что туда брат не поступал. У меня возникла мысль, что Валя всё перепутала. Появилась надежда, что в «скорой» брата откачали и что он жив. Я бросился в регистратуру больницы. Там никаких записей не было. Тогда я побежал в пункт скорой помощи. Сначала никто ничего толком ответить не мог, но потом в книге вызовов нашли запись, о том, что была констатирована смерть и что тело увезли в районный центр для паталого-анатомического вскрытия. Вскрытие показало, что у Вовы была алкогольная кардиомиопатия.

Я забрал тело своего несчастного брата и предал его земле. Парни из похоронной конторы опустили гроб в глубокую прямоугольную яму. Мы с Валей бросили по горсти глинистой земли. Больше никого с нами не было. Валя тихо заплакала. Парни стали лопатами бросать землю. Сначала земля падала со стуком. Я стоял, прислонившись к ограде чьей-то могилы, и вспоминал. Вспоминал, как в детстве мы с братишкой дружили. Я читал ему сказки. И рассказывал фантазии, выдумываемые на ходу, а он внимал, широко раскрыв глаза. И какой он был добрый мальчуган. А каким бравым солдатом вернулся из армии! И как мы с ним ходили на рыбалку. Он ловко забрасывал спиннинг. Однажды нам попался огромный лещ, килограммов на «дцать». Вовчик вывел его к берегу, а я, вместо того, чтобы подвести под рыбу сачок, бросился в воду и попытался схватить руками. Лещ рванулся, скользко вывернулся и был таков. А еще был такой случай. Как-то летом мы с Вовчиком рыбачили на стремнине и увидели двух кричащих о помощи, которых мимо нас несло течением. Я, как был в штанах и рубашке, так и бросился в воду наперерез. А Вовчик начал раздеваться и запутался в штанине. Я пересекся с одним из тонущих вовремя; он уже захлебывался. Он цепко схватил меня за рубашку, а его товарищ, который не столько тонул, сколько был в испуге, подставил ему плечо с другой стороны. Когда мы выбрались на берег, выяснилось, что оба пловца изрядно пьяны. А за нами из воды выбрался Вовчик, который, раздевшись, прыгнул было в воду, но пересек леску спиннинга и зацепился плавками за крючок. Брат всегда был невезучий…