Алексей Никитин - Victory Park

– Команда на Афган ушла? – просипел он на таком змеином языке, что Пеликан сперва не разобрал ни слова.

– Нет еще, – ответил парень, проходивший мимо. – Сегодня уходит.

– Меня видели в списке. Третий день тут сижу, пережидаю. Холодно, голос пропал, – объяснил сиплый и опять скрылся в кабинке.

Пеликан вышел на плац. Там строились две очередные команды – в Уральский военный округ и на Северный флот. Он тихо завернул за угол казармы и пошел к админкорпусу.

Большой кабинет начальника ГСП был на втором этаже.

– Начальник занят, формирует команды, – бросила Пеликану секретарша, не отрываясь от машинки и не поворачиваясь к Пеликану.

– Спасибо, я понял, – улыбнулся ей вежливый Пеликан и вошел в кабинет.

За длинным столом, заваленным папками с делами призывников, под портретом вечно сонного маршала Устинова, заросшего чешуей орденов, сидели несколько офицеров, напротив них с другой стороны стола топтались капитан и сержант. Пеликан определил в них покупателей . В стороне от всех, положив на стол перед собой кепку, тихо дремал дедок в темно-сером костюме.

– Разрешите? – спросил Пеликан, уже закрыв за собой дверь.

– Что тебе? – на мгновение оторвал взгляд от документов полковник с узким изжелта-серым лицом. Взгляд у полковника был жесткий и недобрый.

– Прошу направить меня служить в Афганистан, – подошел к столу Пеликан.

Покупатели отложили папки, обернулись к нему, и по их оценивающим взглядам он понял, что это не просто капитан и сержант, а это те самые капитан и сержант. Он пришел вовремя.

– В Афганистан? – переспросил начальник ГСП. – В жопу! Кру-гом! Шагом марш в казарму! – Он уже насмотрелся на этих добровольцев, его от них тошнило. От дурацких, нелепых причин, по которым они рвались на войну. Одному не дала его девка, другой хочет сделать карьеру, не понимая, куда лезет, а третий – натуральный маньяк, которому не то что автомат, рогатку нельзя дать в руки. Полковника не интересовало, из какой категории идиотов этот, он твердо знал, что случайный отбор – самый надежный. Судьбе подсказчики не нужны.

– Ты постой, полковник, – вдруг проснулся дедок в гражданском костюме и неожиданно резво выскочил из-за стола. – Надо разобраться с парнем! – он развернул Пеликана и встал рядом с ним. – Я сам в девятнадцатом добровольцем пошел. Мне Клим Ефремыч Ворошилов лично дал винтовку и не в жопу отправил, а под Царицын – держать оборону против Краснова. Вот так! И я держал. В шестнадцать, как Гайдар, полком не командовал, но роту в двадцать лет мне доверили.

– Но… Вы не сравнивайте!

– Нет, постой. Давай разберемся! Утром ты мне говорил, что молодежь у нас служить не хочет. Что все как один наркоманы и алкоголики с поддельными справками. А теперь что выходит?..

– Хорошо, – поморщился полковник. У него не было времени – сборный пункт не укладывался в график отправки команд. Не хватало еще только выслушивать мемуары этого старого пердуна, присланного на торжественный митинг из райкома партии. Если сейчас зарядит про Сталина и Ворошилова под Царицыным, то точно сорвет все планы.

– Пиши заявление, – велел Пеликану начальник ГСП. – Рассмотрим.

Два часа спустя очередную команду вызвали на построение. В длинном списке афганцев имя Пеликана стояло первым.

Начальник команды, капитан, читал незнакомые фамилии, наспех отпечатанные секретаршей, и с непривычки варварски их коверкал. В те минуты Пеликан не думал, что услышит фамилии из этого перечня еще несчетное множество раз; что на два предстоящих года одно лишь их звучание станет для него связью с домом; что список афганской команды, впервые прочитанный в ранних октябрьских сумерках на плацу киевского ГСП, крепче кровного родства объединит на всю жизнь тех из них, кто вернется.

В конце октября Галицкий поехал в Ирпень. Он решил заняться своим участком. Осень – время высаживать сады и разбивать парки. Галицкий ничего не сказал жене, теперь он был достаточно свободен, чтобы все делать в одиночку. Его сняли с должности и перевели в распоряжение Управления кадров. До пенсии оставался год, и Галицкий точно знал, что весь этот год будет числиться в резерве.

МВД постаралось замять историю так бездарно проваленной внутренними войсками операции в парке «Победа». В КГБ, признавая свой косяк, лишнего шума тоже не хотели, но выводы сделали. Галицкого сняли тихо и быстро, начальнику Северного межрайонного отдела объявили выговор, а фамилию Бубна запомнили. Те, кто устраивал летом двух молодых оперов на аттракцион «Утки и лебеди», были терпеливыми людьми с хорошей памятью. Новую игру против Бубна они начали готовить исподволь и не торопясь. Настолько не торопясь, что до каких-то серьезных действий дело вообще не дошло. Таким образом, Галицкий оказался единственным пострадавшим офицером КГБ. Подполковник чувствовал себя несправедливо обиженным, почти жертвой системы.