Александр Попов - На высоте поцелуя. Новеллы, миниатюры, фантазии

– Открой тайну, и дам тебе волю.

– Я и сам точно не знаю, что за чудо произошло, только догадываюсь. А намекнуть смогу, когда за ворота выйду.

И вышел, и песни с собой забрал, и поцелуи все до единого, а начальнику шепнул, что да как.

Вбежал тот в кабинет, глянул в книгу учета заключенных, задрожал от гнева, понял всё, да поздно. Мысли о поцелуях срока давности не имеют, их не отмыть, не соскоблить…

– Вечером что происходит?

– День Ночь целует.

– А утром?

– Она отвечает Ему.

Наркологи продолжают упорно скрывать, что алкоголизм успешно лечится поцелуями.

Что молодость? Ее у наших не видать. Если бы не губы, я бы и не догадался. Пылали по ночам так, что спасу нет. Зашевелилось во мне из жизни что-то, из той. Я свои две полоски рта стал перед сном из полторашки обихаживать, рукавом пытался в норму их привести. Она, видно, почувствовала что-то. Встретились, сухотой нашивок лиц потерлись, испугались – ведь если вдруг кто почует, до смерти захохочут. Переждали чуток – вроде тихо, храпят так же. Пооблизывались каждый на свой лад и на второе свидание. Сладко-то как, куда сивухе до этого. Всю ночку губами и прогуляли. А как из колодца толпой повалили, нас с ней и не признали. Испугались губ, помолодевших разом. Еле отбились. С тех пор вдвоем бедствуем. И всё нам нипочем. Главное дело, знаем, зачем живем. У нас губы есть!

Высокие каблуки – трамплин для поцелуя.

В конце 90‑х годов прошлого столетия поклонницы Оскара Уайльда завели традицию целовать надгробие на кладбище Пер-Лашез в Париже. За несколько лет памятник покрылся толстым слоем губной помады. К 111‑летию со дня смерти писателя поклонники обнесли памятник стеклянным ограждением.

В прежние-то времена календарей настенных не было, да и нынче они из моды вышли. Ладно, про «нынче» лучше молчать…

А прежде – обычай замечательный был: пока поцелуй не сорвешь – ночь день не сменит. Парни на улицу за поцелуями, как на охоту, шли. У кого облом случался, тому день в зачет не ставили. Недоростками дразнили, в армию таких не брали. Оно и понятно, в те времена витаминов в аптеках не продавали. Целуйся – и здоровье из тебя не уйдет.

Я тут приболел как-то, захожу в поликлинику и говорю:

– Доктор, можно я вас поцелую.

А она сдуру охрану вызвала, больная, одним словом, а значит – нецелованная.

Он – брюнет, она – Светлана, Суламифь рыжеволосая. По его сценариям фильмы ставили, а она еще в школе училась. Гуляли по ночной Москве, за руки держались, мечтали. За ними неустанно двигались тени, но им не до этого было.

Однажды он не сдержался и поцеловал ее в рыжие от жажды губы. Наутро за ним пришли люди в форме, арестовали, впаяли страшную 58‑ю статью.

В лагерях тайн нет, люди знали, что Алёшка за поцелуй сидит. Все сидели ни за что, а он – за поцелуй. Почитали его и политические, и уголовники за это дело. И то правда: отдать свободу за поцелуй дочери вождя народов – поступок мужчины.

Ему отвалили пять за талант, за небывалый юмор. В его-то годы, с диабетом – и лагерный срок. Люди пытались помочь, но что могут люди? Лиля помогла. Брик – и готово. С сестрой Эльзой самого́ Арагона уговорила приехать в Союз.

Арагон сопротивлялся упорно:

– Поймите, дамы, он ведь целоваться полезет, а я не голубой.

– Ты – Луи, твой поцелуй свободы сто́ит.

Женщины, в отличие от людей, всё могут. Пришлось Арагону и партийные, и мужские принципы на время забыть. Сел в самолет, прилетел в СССР, поцеловал Брежнева. Да так, что тот за страстный поцелуй выпустил Сергея Параджанова на свободу.

Такой коллекции наград, как у Брежнева, в мире нет ни у кого. Если бы не скупость Европы, она могла бы стать просто уникальной. Недодала, недодарила старушка нашего генсека. Молва о Нобелевской премии слух народу поласкала и умолкла. А зря! Европейское супружество с чего начало берет? С поцелуя! Справедливо было бы отчеканить этот поцелуй на монетах Евро. В Брюсселе памятник поцелую Брежнева с Хонеккером установить. Эй, вы, там, в Осло! Нельзя такими ослами быть! Русско-немецкий поцелуй покрепче любого цемента. Эх, Европа, Европа…