Роман Волков - Моя снежная мечта, или Как стать победительницей

– Наташа?

– Девочка.

– Зоя, вы хотели сказать.

– Я сказал что хотел. Наташа.

– Егор Иванович, некогда мне шутки шутить, да и вам… не по чину.

– Не шучу. Говорил с ней. Сказала, что зовут Наташа, – отчеканил Тобуроков.

– Прямо так и сказала-рассказала, – грустно улыбнулась Римма Карловна. – Вы взрослый солидный человек, все вас знают, Егор Иванович, и вдруг… такой детский сад…

– Вы мне тут что! – разозлился Тобуроков и растерял весь словарный запас. – Позовите девочку!

– Это вам не игрушка, это больной ребенок! – ринулась в бой Римма Карловна.

– Это по-вашему она больная Зоя, а по-моему – здоровая Наташа, и я ее забираю. Она согласна! – уже закричал Тобуроков.

– Вы с ума сошли! Я санитаров позову!

– Девочку позовите!

– Хорошо, я ее сейчас позову, и вы будете извиняться!

– Нет, вы ее позовете, мы поговорим, а потом вы будете извиняться!

– Ждите здесь, мы сейчас придем! – скомандовала разгоряченная Римма Карловна и вышла, хлопнув дверью.

Бесконечная, ослепительно-белая просека просматривалась ярким зимним днем насквозь, но даже из-под покрытых белым инеем ресниц было видно, что на снегу нет ни следа.

– Что такое? – прошептала Наташа.

«Куда зверье девалось?» – как бы спросила она взглядом, обернувшись к идущему за ней на своих широких лыжах Тобурокову.

– Иди вперед, – произнес он одними губами.

Старый охотник знал эти штучки, последний волос из редеющей бороды он отдал бы за то, что зверь совсем рядом, даже если нет следов. Наташа послушно кивнула и тихо пошла вперед на таких же широких, как у Тобурокова, только новых, лыжах.

Охотились на соболя. Обычно соболей ловят капканами или кулемками – самодельными ловушками-давилками из дерева. Их расставляли на охотничьем путике, по которому проходили раз в неделю, проверяли все ловушки. Если стреляли, то из-под собаки, она облаивала зверька, сидящего на дереве. Ставили ловушку-обмет, если соболь от собаки ушел в россыпь или под дерево, разводили костер. Зверек выбегал от дыма и треска пламени и попадал в сеть.

Наташа, довольно ловко перекинув с плеча на плечо свою мелкокалиберную винтовку, стала доставать из рюкзака сетку-обмет. Прикопала край глубоко в снег, чтобы соболь не выскочил снизу. «Молодец, не забыла, умница дочка», – довольно думал про себя Тобуроков. Затем разложила сеть у подножия каменной россыпи. Егор Иванович кивнул в сторону камней. Наташа поняла без звука и осторожно пошла выгонять зверька.

Егор Иванович навел винтовку на сеть. Наташа ловко развела костер и после пошуровала в каменной россыпи лыжной палкой, и из нее действительно выскочил соболь.

– В сторону! – крикнул Тобуроков Наташе и, когда она спряталась за деревом, с первого раза подстрелил замешкавшегося в сети зверька.

Наташа вышла из укрытия и подошла к сети. Собрала ее, взяла тушку. «Каждый раз сразу в глаз! Ювелир», – с улыбкой подумала она свою любимую присказку и с гордостью за наставника посмотрела на Тобурокова.

Тот взял тушку и скомандовал располагаться на ночлег. Наташа пошла к ближайшей ели за лапником.

Два года прошло с тех пор, как Егор Иванович забрал Наташу из детского дома. И поначалу пожалел, что забрал. Да еще с таким боем, что история год по городку ходила.

Узнав после серьезного разговора, что к папе в лес они не пойдут, так как папы больше нет, Наташа впала в истерику, буквально завыла, прямо как волчонок. Кричала, катаясь по полу, что ее обманули, что ее заманили, что оставили бы лучше в детдоме, что она не игрушка.

Мария Николаевна, жена Егора Ивановича, была ужасно напугана. Она не понимала, что Наташа выплескивает сейчас все накопленное за время ожидания отца и скитания по казенным домам горе. Что сейчас она осознает ужасную правду о своем сиротском одиночестве. Что маленькая душа жила только надеждой, что однажды папа придет, папа заберет, папа вернет ей лес и счастье. И всех, кто мог этому помочь, девочка начинала любить так же сильно, как папу.

Мария Николаевна не понимала этого и не поняла бы никогда. Егор Иванович понимал, но только своим чутьем, у него не нашлось бы слов поговорить об этом с Наташей.

И Наташа снова замкнулась. Опять выключилась, как сломанный прибор, и даже глаза посерели. Снова ела только кашу, и то по чуть-чуть. Послушно ходила по будням в школу и просто сидела там. Учителей не слушала, учебников не читала, уроков не делала. Марию Николаевну постоянно вызывали в школу, а она и не знала, что может поделать, только тихонько плакала, склонив повязанную ситцевым платком голову.