Array Литагент «Ридеро»: И снег приносит чудеса

Как он жил все эти годы, с тех пор, как влюбился в хорошенькую Куен, студентку, которая приехала по обмену из Ханоя, он и сам не понимал. Но уже полгода Демьян Петрович сходил с ума. По-настоящему. Он даже к психиатру ходил. Тот поговорил, посмотрел внимательно, выписал таблетки с замысловатым названием и сказал: «Голубчик, пропейте курс. Не поможет, придете опять, мы вас в больничку определим. Там хорошо». Демьян Петрович в больничку не хотел, но от многих знакомых слышал, что там и вправду хорошо. Никто не напрягает и не напрягается. Все были довольны. Профессор однажды в порыве откровенности рассказал свой случай коллегам на кафедре, так они все стали советовать, что с собой в психушку брать. Демьян Петрович не подозревал, что на приеме у психиатра побывали все. О причине своего сумасшествия он рассказывать не стал. Академическая среда погрязала в косности – осудят преподавателя, поддержки не дождёшься. Чтобы чаще встречаться с Куен, он организовал кружок российско-вьетнамской дружбы у себя на квартире, чтобы создать романтическую обстановку, расставил по всей квартире керосиновые лампы. Вьетнамцы сначала удивлялись, вопросы задавали, потом привыкли. Демьян Петрович сказал: «Хотите почувствовать настоящую Россию? Вот она, в огоньке керосиновой лампы!» Так мило было касаться коленями Куен, там томно было смотреть на ее лучистые глаза! Куен, Куен, эм йеу ань, ань йеу эм. Куен по-вьетнамски означает «птица». И сердце Демьяна Петровича билось, словно птица в клетке, когда он видел маленькую фигурку прекрасной Куен, слышал её высокое щебетанье, чувствовал запах её чёрных волос. От одного воспоминания об этом профессор превращался в грозного непобедимого воина Тханлонга на коне, разбивающем вражеский строй одним ударом меча! И никакие огнеупорные башни, никакие огнедышащие драконы не могли обратить в прах его, демьянпетровича, возвышенную любовь!

Сна не было ни в одном глазу. Завернувшись в тёплый клетчатый плед, он спускался с четвертого этажа и, чтобы не скучать, напевал старинную вьетнамскую песню: «Дан-тон-куен-ланг-нгуен!». На лестничной площадке третьего этажа стоял Иван Силыч, прижавшись ухом к двери двенадцатой квартиры.

– Иван Силыч! – удивился профессор.

– Тс-сс-! – Иван Силыч заговорщицки поднёс палец к губам. – Вы слышите что-нибудь?

Демьян Петрович прислушался:

– Храпит кто-то?

– Я понять не могу. Шорохи, шепот, шарканье…

– Шёпот? – переспросил Демьян Петрович. – По мне так, я никакого шепота на слышу. Наоборот, колокольчики что ли звенят? А кто там живет?

– Непонятно, – вздохнул Иван Силыч. – Я из-за этих звуков спать не могу.

– – Я тоже, спать не могу, – повторил Демьян Петрович. – Пойдемте воздухом подышим.

Небо было неожиданно звездное.

– Ого, какая погодка-то! – сказал Иван Силыч.

– Никакого смога! Вот, может, же природа, когда захочет.

В последний раз он смотрел на такие звёзды с мыса Доброй Надежды в Африке. Морские ветры носили тогда Королька по многим морям.

– Романтика, – сказал профессор.

– Никакой романтики в этом не было – была каторжная ежедневная работа.

Порты и судна, команды и капитаны – все слились в один нескончаемый клубок лиц. Распутывать его не хотелось. Жизнь наёмного матроса – грязная засаленная тельняшка. Вроде одна полоса черная, другая – белая, а все равно лямка каждый день одна и та же. Где-то пацаны мечтают покорять морские просторы, корабли рисуют, карты изучают. А на деле – море становится обыденнее серого московского неба. Барашки на волнах, песок прибрежный, все эти охи-вздохи – только для туристов. Моряк живет работой. Есть работа – пашешь по этим волнам, нет – ложись и жди смерти. Когда-то давным-давно эту самую тельняшку, говорят, моряки придумали, чтобы смерть обмануть. Рисовали на холстине двенадцать полос, дескать, рёбра. Смотри, смерть, мы уже умерли давно! Посмотри и иди мимо! Кого-то спасало, кого-то нет. По-разному было.

В Кейптаунский порт судно зашло, как обычно, с одной целью – разгрузка-погрузка. Это, конечно, не наши ржавые порты, это сказка. Африканцы давно уже не те угнетённые колонизаторами народы, о которых написано в учебниках по политологии – отлажено всё до мелочей. Но в глубине души почувствовать себя старым белым просоленным пиратом в городе черных людей Ивану Силычу, конечно, хотелось.

– Эй, Мэри, где у вас тут невольничий рынок, тысяча чертей! Две пинты самого пьяного пива!

На Лонг-стрите во вьетнамском ресторане Иван Силыч с товарищем Давидом оставили тогда все деньги. Зачем их туда понесло? Старый вьетнамец с ломаным английским вырос как из-под земли. «Добро пожаловать, ребята, у нас вкусно и недорого. А что это у вас за татуировка? Дракон? А у нас есть настоящая кровь дракона!» Вот Дэйв и повёлся. Иван Силыч за ним – а что не зайти, если до утра все равно на койке в кубрике валяться?