Гвейн Гамильтон - Моя жизнь с русскими. Или Свой среди чужих

На следующий день я поехал в город, более серьезно заниматься жилищным вопросом. Первая попавшаяся квартира понравилась – и место хорошее, и хозяйка русская. Друг мой француз мне объяснил: «Найдешь хорошую квартиру – сразу соглашайся, поверь мне, это монреальский закон. А не сразу соглашаешься – отдают другому. Ну, город такой». Так что я согласился сразу. Хозяйка пошла в свою квартиру документы взять, и я ждал в коридоре. Приоткрыла дверь соседка, подошла ко мне.

– Слышь, – шепчет по-русски, – ты лучше сматывайся, пока можешь. Ее брат будет электроэнергию тайно употреблять за твой счет, и она тебя заставит учить ее детей – ты же англичанин, нет?

– А что, – говорю, – меня по морде можно определить?

– Нет, по сильному акценту.

Что-то мне в ухо говорило: в любом случае, лучше сматываться, что-то здесь не ладное. И я смылся.

Следующие несколько квартир не подошли. Я более осторожно смотрел всем хозяинам прямо в глаза, пытаясь разобраться в их благоразумии, но ничего не видел там, кроме глаз. Потом попалась хорошая квартира опять, и я сразу согласился. Район интеллигентный, недалеко от Сноудона. Хозяйка – местная француженка, профессор из университета. Детская площадка, где местные тинейджеры пили пиво или курили свой бамбук (только ночью, когда малыши спят). И главное – очень тихо.

Я попрощался с моими друзьями в Санкт-Юсташ. Соседи вышли и, увидев нас, отвернулись. Я смотрел на флаги, попрощался мысленно с русским, и готовился морально войти в мир сине-белый. Прощай, русский язык, первая моя любовь. Меня жизнь привела к другой. Будем по-местному, прощай.

Вечером вышел из своей новой хаты, походил по району. Не плохой. Гулял и думал: что-то не слишком чужое ощущение. Смотрю на землю: бычки везде. Давно не видел такого, интересно. Перехожу дорогу, в парке пустые банки пива, интересно. На перекрестке возле метро заметил еще кое-что, раньше пропущенное – большой ресторан под названием «Rasputin», и написано под названием «европейская кухня». Боже мой, чтобы это значило? Солнце клонится к вечеру, начинают подъезжать черные тачки немецкого производства. Через час, когда солнце уже окончательно село, тихий район превращается в клуб. Люди стоят на улице и курят. Из ресторана несется звуки разных русских поп-шедевров: «Ха-ра-шо, все будет харашо, все будет харашо я это зна-а-а-Ю!» или «Небо чистая вода, тучи, тучи на ветру… Пишешь адрес в никуда, безнадега, точка – РУ!»… Через окно видно, как танцуют безнадеги, изо всех сил, в вере, что все будет хорошо, и что всем это понятно. Что же, может, так и есть.

Гуляю дальше, ресторан уже не слышен, все тихо. Фонарик сгибается вперед под тяжестью ночи. Подъезжает машина, из нее слышен шедевр: «Пей пиво, бум, бум, ешь мясо!» Мужик останавливается, окно открывает.

– «Распутин» на углу, – говорю.

– Благодарствую, – говорит и уезжает.

И как только я приготовился быть утомленым современым миром и его очередями, встретился человек просто замечательный. И говорил он по-русски. Причем бегло и интересно. Стоял за мной в очереди в супермаркете и разговаривал с моим Ваней.

– Приветик, – говорит, – Ванюша. Как делишки?

И Ваня, похоже, с ним тоже знаком уже.

– Приветик, – отвечает, – дядя Джамбо.

Поворачиваюсь – и вижу высокого, благородного на вид негра средных лет. Оказывается, познакомились они, когда жена моя с Ваней здесь покупала продукты в прошлый раз. Но не Джамбо мужчину звали, а Корней.

Решили мы обменяться номерами, как-нибудь чайку попить.

Пришли они в гости по-русски, без пустых рук – принесли тортик и шоколада и подарок для Вани – Айболит.

– Откуда, – удивился я, – с Айболитом знакомы?

– Чаи гоняли, – сказал Корней.

Родился он и вырос в Нигерии, но поехал на Украину медицину учить. Кажется, в Харьков. Встретил жену. Влюбился и научился по-русски говорить. Читал книги.

– Сначала детские штуки читал, – говорит, – потому что дети говорят очень просто, без офигительных оборотов, которые любят люди, которые уже выросли. Но и стал любить эти детские штуки. Классные. Особенно Айболит. Ты, – говорит, возложа большую руку на мое плечо и тряся меня, – мой сердечный друг, может, не можешь понять, потому что не лечишь других. А для человека, который хочет быть врачом и который тоже из Африки, Айболит – очень важная штука. И в то же время, такие вещи пишет про Африку, ужасные. Это плохо. Почему так пишет плохие штуки о нас? Был ли в Африке мистер Чуковский? Впрочем, знаешь, у нас пишут о России: не ходите дети, в Россию гулять. В России медведи, в России миллиционеры, в России злые бабы-яги. Хи-Хи. Ужасно. Не удивительно, что русские считают нас темными и имеют неаккуратные представления о нас. Но и опять, правдиво пишет все-таки – совсем не нужно, чтобы ваши дети ходили в Африку. Я ужасаюсь, думая о том, что бы случилось, если бы ваши дети ходили в Африку гулять. Не надо. Ни за что. Но вообще – офигительно. Айболит для меня – противоречивая, но вдохновительная штука. Такой добрый.