Игорь Савельев - Zевс

Но и мужчины не так просты.

– Вы услышали, нам сказали, что самолет носит имя Юрия Гагарина? – говорил Кирилл с холодной усмешкой. – Странно называть самолет именем разбившегося летчика, да?

– Это ты к чему?

– К тому, что мы должны разбиться.

То есть пассаж про «сделать это втроем» он спокойно пропустил мимо ушей…

Подолгу молчали, слушая самолетный гул, потом Света продолжала тихонько капать Кириллу на мозги: «Мы могли бы встречаться иногда, ведь Москва и Питер близко», – на что Леха не выдерживал и злорадно встревал с тем, что могли бы встречаться в «Сапсане»; голубки начинали говорить еще тише.

Прикладываясь к бутылке и прикрывая глаза, чтобы лучше слышать, Леша едва улавливал приглушенные слова, тезисы, практически целую философию:

– Сейчас трудно прекратить такие отношения… Когда все доступно и можно зайти на страничку «ВКонтакте», посмотреть фотки, написать…

Как обычно, после того, как покончили с ужином, у туалета в хвосте выстроилась очередь, и три немолодые тетки из очереди отчаянно флиртовали с подтянутым, безупречно обшитым, стройным, как солист балета, стюардом:

– Накормили вы нас, напоили, теперь мы сюда пришли…

Какое счастье.

Стюардесса-девушка же бегала с анкетами, бланками деклараций, разыскивая иностранцев, а потом хорошо поставленный голос зачитал (явно в записи) гражданам Российской Федерации что-то в духе: приготовьте документы…

– Ну что, ребятки, пришло время отвечать?

– Да уж, чужая жизнь кончилась.

Разговоры Светы о том, что хорошо бы провести вместе хотя бы вечер – «не завтра, пусть хоть через год», и за шумом двигателя скорее уже угадывались ее фантастические прожекты – съездить когда-нибудь в Париж же, но вдвоем…

Это, кстати, здорово мешало.

При снижении двигатели самолета начинают постоянно менять режим работы, обороты, постоянно меняется их тон, и ухо не успевает привыкнуть, чтобы отбросить шум, выделяя человеческую речь.

На посадке тяжело подслушивать. Оказывается.

Москва выныривала как из преисподней.

А они даже поцеловались – напоследок. Леша старался не смотреть (все же единственный раз сжалился и отвернулся), смотрел на то, как старается крыло, снижая самолет. Какой-то каменный век. Со скрипом закрылков, гондол – все на тросиках, на веревочках, как труп на шарнирах. Обнажая щели, как плохо связанные деревяшки.

А они даже поцеловались – напоследок. Может быть, Кир рассчитывал на то, что освещение выключат, как это и положено. (Хотя… Леша подумал, что Киру плевать – смотрит на них кто-нибудь или нет. Некоторое бесстыдство, как у породистой кошки, вышколенной, которая при посторонних, без хозяев, спокойно лезет на стол. Тоже – черта «сверхчеловека»…) Но лампы, наоборот, врубили на всю мощь: самолет опаздывал, какие-то французы не попадали на стыковочный рейс; стюардесса бегала, хлопотала, обещала, а потом начала собирать и уводить их куда-то к выходу прямо в процессе посадки и чуть ли уже не выбрасывать в люк.

Поцелуй напоследок.

С толчком и с грохотом выбило из-под зада шасси – как выбивают стул.

…В ночном, горячечно сосредоточенном Шереметьево толпа быстро рассеивалась. Сначала все неслись, стуча каблуками и каблучками, по бесконечным пустым переходам, потом старались опередить друг друга к кабинкам паспортного контроля… где все равно шло быстро, и только пограничники (или менты?) отловили какого-то перепуганного иностранца, у которого что-то было не в порядке с визой. Иностранец плохо понимал и едва говорил по-русски, вопросительно сбиваясь на английский, но тут уж гордо не понимали пограничники (или менты?), наслаждаясь своей властью… Быстро же похватали багаж. Несмотря на то, что рейс опоздал, машины за ними еще не приехали. Кир долго и настойчиво выяснял по телефону у Яны, где она едет – уже в Химках или еще нет. За этой беготней и звонками потеряли Свету. Натурально. И стояли растерянные, потрясенные, как много лет назад. Кир пытался ей дозвониться…

Пока толпа бежала по пустым керамогранитным дорогам ночного Шереметьева, Света тихо отсеялась: транзитным пассажирам (а она летела в Питер) надлежало сворачивать куда-то вбок, и она свернула, не окликнув, не попрощавшись. Видимо, специально. Исчезла, как никогда не была. Они стояли растерянные.

Это долгий-долгий взрыв звезды: от вспышки, ослепившей, отравившей и поглотившей всех, – до холодного и невзрачного «белого карлика» в финале.

Неведомая смерть.