Сергей Дигол - Пантелеймонова трилогия

В отличие от писателя, его супруга оказалась той еще штучкой. Пантелеймон даже влюбился – нет, не в нее, а в базу данных «Бык для анаконды», предоставлявшей, помимо огромных отчетов, видеозаписей, радиоперехватов и рукописных заявлений и доносов, еще и краткие аналитические справки, сгруппированные по разделам. Как раз на десять минут, думал Пантелеймон, зачитавшись отчетом о бурной личной жизни Гелены Викол. Ее страстью были высокие, подтянутые, мускулистые мужчины, и один из них, тренер по тэквондо, и привел ее в тренажерный зал еще до того, как она встретила Викола. Судьба Гелены была предопределена. Она бросила университет, проучившись до четвертого курса на факультете журналистики, прошла несколько тренингов для тренеров по фитнесу и вот теперь, к тридцати девяти годам, была одним из опытнейших в Молдавии специалистом с восемнадцатилетним стажем. И все эти годы рядом с ней были крепкие спортивные ребята.

– И в ней тоже, – не удержавшись, пробормотал вслух Пантелеймон и присвистнул при виде списка любовников Гелены Викол.

Человек сорок, не меньше, прикинул он, но, взглянув на часы, понял, что попусту убивает время. Бесценное время, оплаченное огромной суммой в европейской валюте. Он прокрутил еще несколько разделов, и когда до конца сеанса оставалось менее трех минут, нашел то, ради чего так судорожно водил мышкой по столу и в связи с чем генерал Бланару прогуливался по коридору за дверью собственного кабинета. «С. Викол/хобби» – так в базе озаглавили этот раздел.

Здесь было все. Уже прочитанные Пантелеймоном рассказы – он пропускал их, едва увидев названия. Письма Викола в редакции журналов – их было много, с полсотни, и подавляющее большинство из них оставались без ответа. Последним по дате создания значился файл с незаконченным рассказом, открыв который, Пантелеймон почти сразу споткнулся взглядом о собственное имя. Он потер покрывшиеся холодным потом руки, взглянул на часы в углу монитора и, хотя до прихода генерала оставалось менее двух минут, начал читать:

«Тьма накрыла ненавидимый депутатом город».

Легче Пантелеймону не стало, просто пришло разочарование. Так, должно быть, чувствует себя боксер, который готовился к схватке с непобедимым чемпионом, а встретился с размазней, все заслуги которого заключались в штамповании, одна за другой, побед над еще более слабыми соперниками.

Предсказатель из писателя Викола был никакой, и Пантелеймон даже решил, что рассказы, не дававшие ему покоя все это время, написаны кем-то другим. Каким-то еще более безвестным автором, тексты которого Викол бессовестно приписал себе. Ознакомившись с набросками третьего текста о Пантелеймоне Берку, депутат пришел в замешательство.

В рассказе описывались две версии того, как Пантелеймон стал политиком, обе дурацкие и невероятно далекие от действительности. Иногда, забываясь, Берку даже думал о том, что может подать на Викола в суд за клевету. Догадался писатель лишь о том, что было понятно любому, самому тупому читателю. Богдана Челаря действительно убили, но даже здесь Викол ошибся с местом преступления. Челаря вывезли за город и несколько часов пытали всем, что попадалось под руку. Отвертками ковырялись в ушах, душили шлангом автомобильного насоса, домкратом разбили колени, а дверцей автомобиля – голову. Тело обнаружили лишь неделю спустя, и в обезображенном трупе итальянские полицейские не сразу заметили пулевые ранения – три в груди и одно в области паха.

И хотя о смерти Богдана Пантелеймон догадывался еще в порту, до того, как нехорошие предчувствия охватили самого Челаря, лежащего со связанными руками и с кляпом во рту в багажнике уносящегося из Бари автомобиля, достоверные подтверждения о гибели соседа Берку получил лишь месяц спустя, когда до Мындрешт докатились печальные известия из Италии. Рассказывали, что Челарь связался с мафией, что из обычного мужика превратился в извращенца и что хоронить Богдана пришлось Корнелии, его бывшей жене, и ее новому мужу-итальянцу.

Еще более нелепой выглядела версия с пультом, универсальной автомобильной отмычкой – сувениром, доставшимся Пантелеймону от албанцев. Берку даже не стал читать продолжение, он не ожидал, что версия Викола будет настолько натянутой и неправдоподобной.

Теперь, по прошествии лет, самому Пантелеймону эта история казалась вполне заурядной. Ведь он не грабил Челаря и не вламывался в чужие автомобили. Он поступил проще и поэтому выиграл. Вернулся в Мындрешты в то самое время, когда сельский примар уехал в Грецию да там и остался, прислав в примэрию факс с заявлением об отставке. В селе, где в 1989 году насчитывалось шесть с половиной тысяч жителей, теперь, без учета постоянно проживавших за границей односельчан, набиралось не более пяти сотен человек, в большинстве своем – старики и пьяницы. Стоит ли удивляться, что сразу после возвращения Пантелеймон стал основным кандидатом на освободившийся пост, патриотом села, вернувшимся на родину в роковое для нее время. Все парламентские партии наперебой предлагали ему баллотироваться в примары, и Пантелеймон никому не смог отказать. Деньги на предвыборную кампанию он взял у всех, при этом сам себя объявил беспартийным общенародным кандидатом. Когда в партиях поняли, что Берку – прохвост и авантюрист, было уже поздно: срок регистрации кандидатов истек, предвыборная кампания шла полным ходом.