Олег Мухин - Человек: 5. Сириус Цэ

Если я отдам человечеству за понюшку табаку возможность быстро летать в космическом пространстве, не сложно представить, что дальше произойдёт. Сразу же найдутся «боссы», которые превратят эту возможность в средство собственной наживы. В самое ближайшее время «боссы» планеты Земля разграбят вся Солнечную систему. А если они доберутся до планет других звёзд, то и там они от них камня на камне не оставят.

– Что же ты предлагаешь? – поинтересовался я.

Она попыхтела, словно индеец, своей «трубкой мира», подвигала голыми лопатками, повертела шевелюрой иссиня-чёрных волос и выстрелила в меня, как из пистолета:

– Давай улетим отсюда. Только ты и я. А, Макс? Только ты и я.

– А как же Антвелл? – отреагировал я, слегка растерявшись.

– Глупенький. Он мне не муж. И никогда им не был. Он только мой телохранитель.

– Куда же мы с тобой полетим? – спросил я её. Чисто из интереса.

– К другой звезде, – сказала она, как ни в чём не бывало.

– Отправимся к Альфе Центавра? Но в корабле только одна барокамера.

– Поставим две, – ответила Марго так, будто бы речь шла об установке ещё одной душевой кабины в ванной комнате на моём этаже дома. – А полетим мы с тобой в систему Сириуса. – Я аж дёрнулся от этих её слов. – Там, вокруг Сириуса Цэ, вращаются две счастливые планеты: Ара и Ю.

– Ты тоже читала про догонов. А почему не к Дзете Ретикули? Ах да, она в четыре раза дальше. Сколько же туда лететь?

– Где-то пятнадцать лет по бортовому времени. Может, и быстрее.

– А если там, на этих, как ты говоришь, счастливых планетах, мы не найдём никакого счастья? – спросил я опять же из чистого любопытства.

– Тогда вернёмся назад. За время нашего полёта на Земле пройдёт несколько тысяч лет.

– Это просто «Бегство мистера МакКинли» какое-то, – подытожил я.

– Это не «Бегство мистера МакКинли», – сказала она. – Это «Космическая одиссея 2014 года». Ну что, ты согласен?

Но я не согласился. Хотя ответил ей «надо подумать». Решение мной было уже принято, и она поняла, что это отказ. Спросила:

– Певичка?

Я сделал вид, что не в курсе:

– О чём ты?

– Всё не идёт у тебя из головы? Роковая женщина?

Она била в самую точку, словно с затянувшейся раны срывала только-только появившуюся корочку. С бэк-вокалисткой мы расстались два с половиной года тому назад. Тяжело расстались. Последний раз я видел Орнелию (на самом деле с буквой «К» в начале) в 2013-м в журнале «People», но не в качестве интервьюируемой «звезды», а в качестве «модели», рекламирующей водку «Absolute». Она было в красном купальнике, одна нога – в чулке того же цвета, другая – в коричнево-жёлтом.

«Роковая женщина? – подумал я. – Конечно, роковая. Femme fatale. В жизни каждого мужчины есть своя роковая женщина, к которой хочется вернуться спустя время и при любых обстоятельствах. Кем заменить ту, при виде которой забываешь, как нужно дышать? Чей запах проник в ДНК. Чей голос распознаётся без слов. Чьё дыхание действует мощнее любого наркотика.

Ладно, хватит. Теребить заживающую рану – изысканное удовольствие для душевных мазохистов… Видно, так уж устроено, что с годами мужчина всё чаще вспоминает с теплотой и лёгкой грустью образ роковой женщины, когда-то встреченной им. Наделяет её выдуманными добродетелями. Фантазирует, иногда видит во сне. Желает пережить нечто подобное снова, но уже с другой, дабы не разрушить хрупкий образ своего божества.

И проверенный дедовский метод – выбить клин клином – здесь явно не помогает, потому как душевная пустота уже и не пустота вовсе, а комок приятно щемящих воспоминаний. А мужчине, и особенно в возрасте, ещё как нужны эти воспоминания, чтобы было не так одиноко.»

– «…Читая Достоевского и Набокого, постигая жестокость и безумие мира, лелея внутривенный протест и отметая базаровско-волоховские проблемы, Максим Глубинный избрал нетрадиционную, но саму яркую форму эстетического бунта – музыкальное мракобесие.

Он – мизантроп. Его неверие в человека, в его чувства – фундаментально. «Любишь ли ты меня?» – поёт он голосом профессионального гробовщика, но ответ его не интересует. «Всё прекрасное должно умереть», – напоминает он радостным ангелам, взирающим на светлые лица влюблённых.

Максим достигает парадоксального сочетания изумительной красоты мелодий и зловещих, порой даже сквернословных текстов. Мерзким ощущениям крушения любви он посвящает редкие в своём творчестве одухотворённые баллады, алмазная чистота которых режет сознание на куски. В лучшем его альбоме прошлого десятилетия больше крови, чем в гангстерском фильме.