Линор Горалик - Короче - очень короткая проза

Тут его сзади подхватили мамины руки и действительно подняли в воздух, да так резко, что он прикусил себе кончик языка и истошно разревелся. В глазах еще стоял пятнами свет софитов, он ничего не видел в закулисном полумраке, кто-то смеялся, мама повторяла: «Ради бога, простите!» и «Миша, как не стыдно, как ты туда вылез?!» и опять – «Ради бога, простите!» Сквозь дрожание слез он сумел разглядеть только дядю Кирилла, как он хохочет, а потом делает серьезное лицо и громадными шагами переходит туда, в свет, и его золотая кольчуга успевает тускло блеснуть, – как хвост ускользающей из рук золотой рыбки, как отравленная игла зависти и обиды.

Свет становился ярче, она совсем не чувствовала боли, а только смешливое и опасливое возбуждение, как в детстве, когда несешься с горки, и всё вокруг так нереально, и стремительно, и гладко. Двери распахивались перед ее каталкой, те, кто толкал каталку вперед, торопливо перекидывались полупонятными фразами, одновременно тревожными и магическими. Бегущий справа от каталки держал в руках планшет, белая маска, закрывающая нижнюю половину его лица, втягивалась и выпячивалась от его дыхания. Она успела назвать ему свой возраст, адрес, семейное положение; он, не глядя, делал на планшете какие-то пометки.

– Мистер Лентер, заинтересованы ли вы в реинкарнации, – и если да, то есть ли у вас какие-то предпочтения? – прокричал держатель планшета, ловко уворачиваясь от другой каталки, несущейся им навстречу.

– Я что, могу стать кем угодно? – изумленно спросила она, прикрывая глаза ладонью и пытаясь разглядеть его в нарастающем белом свечении. Каталка влетела в очередную дверь.

– Мистер Лентер, – сказал держатель планшета с некоторым раздражением, – такова стандартная процедура: сначала мы спрашиваем предпочтения, потом специальная комиссия принимает решение. Пожалуйста, сосредоточьтесь.

– Не хочу, – сказал он, – не хочу, не знаю. Она будет нудить. Давай кого-нибудь другого.

– Да вроде некого, – сказала она лениво и потыкала его в плечо: мол, конец эскалатора, осторожно. Они сошли с эскалатора и пошли по полупустой субботней платформе.

– Ну что ж это, – сказал он, – собрались звать – а нам и позвать, что ли, некого?

– Нехорошо всё это, – сказала она, наклоняясь, чтобы посмотреть, не приближается ли по туннелю их поезд. – Другие же люди общаются, зовут, а мы не умеем.

У него в кармане зазвонил телефон, мелодия потонула в шуме подъехавшего состава. Он поспешно вытащил телефон и посмотрел на экран.

– Ну? – спросила она. – Это кто?

– Никто, – сказал он, беря ее под руку и вводя в вагон. – Просто будильник.

Она решила, что расскажет все Катрине завтра за ланчем. Потом решила, что расскажет ей в понедельник, перед тем как отправит в школу, чтобы девочке было чем отвлечься. Потом решила, что не расскажет вообще, – скажет, что все в порядке, и расскажет правду только через месяц или два, когда уже не будет выбора. На этом решении она остановилась.

Дверь в квартиру она открывала в три толчка, не дыша, так, чтобы не скрипнуло, но Катрина все равно не спала, поднялась с дивана ей навстречу, шлепнулся на ковер пульт от телевизора. Тогда она улыбнулась изо всех сил.

– Прости, что я не позвонила, – сказала она, – не мать прямо, а ехидна. Но я думала, ты где-то бегаешь.

– Нет, – сказала Катрина, – нет, я тут.

– Прекрасно, – сказала она. – Все прекрасно. Все прекрасно, представляешь себе? Это было просто уплотнение, узелок.

– Узелок, – сказала Катрина.

– Узелок, – сказала она, – просто уплотнение. На радостях пошла в кино, представляешь.

– Что смотрела? – спросила Катрина, приседая за пультом, но все равно не отводя глаз.

Она чуть не зарычала сквозь оскаленные в счастливой улыбке зубы.

– Некоторым, – сказала она строго, – давно пора спать. Некоторых я завтра в семь пятнадцать силком не подниму. Что некоторые думают по этому поводу?

– Слушай, – сказала Катрина, – дай мне эту юбку на завтра, а?

– В траве сидеть не будешь? – спросила она с напускным недоверием.

– В какой траве, – сказала Катрина тоскливо, – семь уроков и реферат.

Тогда она выбралась из юбки, сунула ее в руки дочери, неловко прижала дочь к себе – сильно, всем телом, как когда той было лет пять или шесть, – и быстро ушла в спальню. И пока она пыталась унять лютый озноб, лежа под ледяным одеялом в наваливающейся сверху слепой темноте, дочь в соседней комнате смотрела, не отрываясь, на бахрому юбки, завязанную по всему переднему краю в кривые, дерганные, перепутанные узлы, и не хотела ничего понимать, и уже все понимала.

Читать дальше