Мария Вильчинская - Александра и Курт Сеит

– Это ваш первый бал? – Елена Петровна Бобринская снисходительно улыбнулась, оглядела Шуру проницательным взглядом и обернулась к ее отцу. – Юлиан Матвеевич, как вам не совестно было так долго скрывать от нас своих прелестных дочерей?

Она выслушала приличествующие случаю дежурные фразы о делах и здоровье, не позволяющих уделять достаточно времени светским развлечениям, и отмела их поистине королевским жестом красивых рук, затянутых в белые перчатки:

– Нет-нет, это не оправдание. Вы просто обязаны оставить их в Петрограде на весь сезон.

– Я был бы счастлив, графиня, – ответил Юлиан Матвеевич. – Но, боюсь, это невозможно. Я рассчитывал, что они поселятся у Надежды Васильевны, их тетушки, но она скоро уезжает к дочери в Москву, а оставлять двух юных девиц без женского присмотра…

Он не стал упоминать о своей болезни и необходимости лечь в госпиталь, говорить на балу на подобные темы было не совсем прилично, но Елена Петровна и так все поняла – несомненно, она тоже навела справки об их семье и была заинтересована углубить знакомство.

– Мы будем счастливы пригласить их погостить в нашем доме, – заявила она. – И я сама буду вывозить их на балы, как если бы это были мои собственные дочери. Кстати, – она повернулась к подошедшему молодому человеку во фраке, – позвольте представить вам моего сына Петра. Петя, познакомься, это Валентина и Александра Верженские.

– Я уже имею честь быть знакомым с сестрами Верженскими. – Молодой человек изящно поклонился и так тепло улыбнулся, что Шура сразу почувствовала себя увереннее. – Но в моей памяти остались маленькие девочки с косичками, а сейчас передо мной две прекрасные феи.

– Наши косички превратились в косы, а неуклюжий подросток – в настоящего светского льва. – Валентина протянула Петру Андреевичу руку и одарила его самой любезной из своих улыбок.

Шура с легкой завистью выслушала шутливый ответ сестры. Сама она, когда ей говорили комплименты, только смущалась, и ей никогда не удавалось так легко и быстро придумать какую-нибудь остроумную фразу.

Хотя, вообще-то, ей и комплименты приходилось слушать не слишком часто, ведь до сих пор она числилась ребенком, а не светской барышней, как Валентина. Может, со временем она все-таки приобретет достаточно лоска, чтобы не смущаться, когда к ней обращаются.

Тем временем в дверях появился хорошо знакомый Шуре молодой человек в парадном мундире, и она затаила дыхание в радостном предвкушении того, что сейчас увидит. Вот он подошел, поклонился хозяевам, легко коснулся руки Валентины… Та обернулась, и глаза ее засияли.

– Костя! – Впрочем, ей удалось тут же взять себя в руки и церемонным тоном произнести: – Петр Андреевич, позвольте представить вам Константина Петровича Клодт фон Юргенсбурга.

– Мы знакомы с бароном. – Молодые люди обменялись рукопожатиями, и Петр, проявив неожиданную для Шуры осведомленность, добавил: – Вы разрешите поздравить вас с приближающимся событием, – он бросил выразительный взгляд в сторону Валентины.

Она залилась румянцем, став от этого еще красивее, а Константин, с обожанием поглядывая на невесту, сообщил, что официальное оглашение помолвки будет сделано в ближайшее время.

– Возможно, мы чересчур торопимся, но мой отпуск скоро закончится…

– Вы правильно делаете, – согласился Петр Андреевич. – Когда идет война, не стоит тратить время на формальности. Жизнь слишком непредсказуема.

Валентина подавила вздох, и Шура вспомнила, как та вчера во внезапном порыве откровенности, так непохожем на ее обычную скрытность, призналась, что больше всего на свете ей хотелось бы вообще обойтись без помолвки, а пожениться побыстрее. И даже сказала, что жаль, мол нельзя просто зайти в первую попавшуюся церковь и обвенчаться, приходится выполнять все положенные формальности, выжидать несколько месяцев помолвки, готовить приданое.

«Боже, ну кому это сейчас нужно? – говорила Валентина с непривычной горячностью. – Люди погибают каждый день, а мы все держимся за условности, соблюдаем формальности, тянем время, как будто собираемся жить вечно!» А Шура растерянно смотрела, как сестра нервно сжимает тонкие руки, как ее чистый лоб прорезает морщинка, и чувствовала, что ей становится страшно. Валентина, ее Валентина, всегда такая уверенная, спокойная и надменная, всегда так строго соблюдающая правила. Что с ней стало? Неужели она так сильно любит Костю? И неужели любовь так сильно влияет на человека, что ломает его, заставляет бояться будущего?