Галина Булахова - Волки

Кузьмич вспомнил песню Высоцкого и стал бубнить её себе под нос:

Зайдя, домой, он сел чистить картошку, продолжая бубнить песню:

«Кстати, а где Альма? Что-то я её не видел сегодня».

Кузьмич вышел и позвал её. Прошёлся, ещё позвал.

«Нет, нету нигде».

Вспомнил про рысь:

«Точно, побежала за Бертой».

Он чертыхнулся. Зашел домой, поставил картошку на огонь и подбросил дров в печку. Дверь шифоньера скрипуче открылась, на ней сидел ворон. Он, наконец, подал голос, громко каркнув.

– А, Гаврюша… Я про тебя забыл, извини, старичок, сейчас покормлю.

– Понимаешь, Гаврила, Берта убежала, а за ней, наверно, и Альма. Очень переживаю, где они и как? Скоро ночь, – жаловался ворону Кузьмич, кормя его размороженным кусочком мяса недавно сдохшего кролика. (Он специально держал такое мясо, не выкидывал. Надо же животинок, как-то и чем-то кормить). Тут ещё эти охотнички с этим чёртовым постановлением, мать их! Неймётся всё им. С печки спрыгнул Бакс, услышав запах мяса, замурлыкал и стал тереться о ноги.

– А-а-а, бродяга, – он нарезал немного мяса и ему.

За окном уже стемнело. Кузьмич сидел за столом и ужинал варёной картошкой с солёной капустой, глядя на полуоткрытую дверцу в печке, где горел огонь. Ворон слетел к нему и ходил, громко стуча клювом об стол. Кузьмич протянул ему капусту, тот взял и, подойдя на край стола, скинул её на пол. Бакс подошел, понюхал, что там упало, фыркнул и отправился к себе на печку.

– Что, не нравится? Мясо лучше? Ишь вы. Что бы понимали!

Гаврюша каркнул и встряхнулся.

– Вот ты понимаешь всё. Ты у меня молодчина. Жаль вот, что крыло у тебя не работает, летал бы там сейчас на свободе, высоко-высоко над лесом, а так приходится вот тут со мной куковать.

Ворон смотрел внимательно на Кузьмича, наклоняя голову то влево, то вправо.

– А мне, как ни крути, нужна привада для волков, и не кролик, а что-то побольше, надо подольше удержать стаю на одном месте.

Кузьмич набрал номер телефона. На том конце отозвался сонный голос:

– Да, слушаю. Кто это?

– Это я, Кузьмич, егерь с заказника. Матвей Степанович, я тут подумал: как ни крути, нужна привада, без неё никак. Флажковать – людей маловато. Так что давай тоже думай.

– Хорошо, Фёдор Кузьмич, я подумаю и тебе завтра утром позвоню.

– Вот так, – обращаясь к ворону, говорил Кузьмич, – пусть не только у меня одного голова болит.

Он слазил в погреб, вытащил оттуда бутылочку сливовой наливки, аккуратно вытер её, открыл, понюхал: Аромат был отменный. Налил в стакан и маленькими глоточками, ощущая весь аромат вина, пил наслаждаясь.

– Это вам не самогонка! Да, Гаврила?

Ворон протяжно каркнул.

– Понимаешь, да? Ты всё понимаешь. Ты всё знаешь.

Он налил ещё наливочки и потихонечку, оттопырив мизинец, пил маленькими глотками, причмокивая.

– Эх, был бы вертолёт или вездеход. Но придётся на моём «уазике». Сколько сдюжит, а там на своих двоих. Снега, наверное, много будет.

Он выглянул в окно: там шёл снег. Ветра не было, и снежинки легко кружась, опускались на землю. Кузьмич задёрнул занавеску. Хотел включить телевизор, но вспомнил, что всё-таки забыл слазить на крышу поправить антенну. Он вздохнул, подбросил дров в печку и вышел покурить на крыльцо. Мороз сразу защекотал в носу. «Крепчает морозец». Затушил сигарету, зашел в хату, разделся, выключил свет, сбросил с кровати кота и лёг спать.

Разбудил Кузьмича телефонный звонок.

– Федор Кузьмич, это…

– Я понял, Матвей Степанович, доброе утро.

– Да-да, доброе утро. Я насчёт привады. Тебе повезло.

Кузьмич тихо мимо трубки пробурчал:

– Это тебе повезло.

– Что ты говоришь?

– Ничего. Что там насчёт везения?

– Я на счёт привады. На ферме сдохла телочка, так что можешь её забирать.

– Матвей Степанович, у меня ещё просьба: распорядись, чтобы Матюхины, у них есть сани, привезли эту тёлку ко мне сегодня, да про бензин не забудь, литров сорок, и масло, конечно.

– Хорошо, я понял.

Кузьмич накинул телогрейку и вышел на крыльцо. Там посередине двора сидела Альма. Заметив вышедшего хозяина, стала весело, приветственно лаять.