И тут наконец произошло то, чего он так ждал.
Воздух наполнился каким-то странным сиянием.
Словно он был соткан из миллиардов пляшущих искр. На горы, на долину и на него, Эгаре, опустилось прозрачное покрывало из драгоценного и словно ликующего света.
Такого заката Эгаре не видел никогда в жизни.
Он сделал еще глоток вина, глядя, как облака распускаются, точно гигантский хвост павлина, переливающийся всеми цветами радуги – от вишнево-малинового до золотого.
И он вдруг понял: Она здесь. Вон там!
Вся эта земля, этот ветер – все это и было душой Манон, ее энергией, ее освободившимся от плоти бытием. Она предстала перед ним во всей своей подлинной, сияющей, благоуханной красоте.
…потому что все в нас. И ничто не исчезает.
Жан Эгаре рассмеялся. Но этот смех больно отозвался в сердце, и он оборвал его, слушая, как пляшет его эхо в груди.
Манон, ты права .
Все по-прежнему здесь. Наше время с тобой – непреходяще, бессмертно. И жизнь никогда не прекратится.
Смерть наших любимых – это лишь грань между концом и новым началом.
Жан медленно вдохнул и так же медленно выдохнул.
Он попросит Катрин подняться вместе с ним на эту следующую ступень, вместе с ним начать следующую жизнь. Вместе с ним шагнуть в этот новый, светлый день после долгой мрачной ночи, начавшейся двадцать один год назад.
– До свидания, Манон Морелло! – прошептал Жан Эгаре. – До свидания… Как хорошо, что ты была!..
Солнце скрылось за холмами Воклюза, и небо запылало, как расплавленное золото.
Когда краски померкли и мир скрыли ночные тени, Эгаре допил свой стакан «Манон» до дна, до последней капли.
Они уже дважды вместе попробовали тринадцать рождественских десертов в сочельник, дважды сменили три скатерти – для умерших, для живых и для счастья нового года. Три места за длинным столом в доме Люка Бассе всегда оставались свободными.
Они слушали окситанскую молитву «Обряд развеивания праха», которую Виктория читала перед горящим камином в кухне. Она свято хранила эту традицию и читала молитву каждый год в день смерти своей матери Манон, для нее и для себя. Послание умерших любимым родственникам и друзьям.
Я – челн, что привезет тебя ко мне,
Соль на твоих немых устах, я – аромат,
Я – суть, душа всех яств, застигнутый врасплох рассвет,
Болтливый солнечный закат. Я – остров
Незыблемый, не тронутый прибоем.
Я – то, что обретешь ты в срок и что меня освободит,
Спасительная грань сиротства твоего…
Произнося последние слова, Вик плакала. А вместе с ней Жан и Катрин, державшие друг друга за руки. И Жоакен Альбер Эгаре, и Лирабель Бернье (некогда Эгаре), которые, заключив нечто вроде пакта о любви и дружбе, испытывали и то и другое здесь, в Боньё, на прочность. Даже эти суровые северяне, которых не так-то просто растрогать. Особенно словами.
Они очень привязались к своему, так сказать, «усыновленному» внуку Максу. Как и семья Бассе, с которой их породнили любовь, смерть и боль. Все эти странные чувства свели вместе родителей Эгаре на несколько праздничных дней. В одной постели, за одним столом, в одной машине. Остальное время года Эгаре, естественно, по-прежнему придется выслушивать по телефону жалобы матери на ее бывшего мужа, «страдающего идиосинкразией к правилам приличия», или иронические опусы отца о «госпоже профессорше».
Катрин предположила, что они просто «разогревают» друг друга своими колкостями, чтобы в День взятия Бастилии, в сочельник, а теперь, по новой традиции, еще в день рождения Эгаре жадно наброситься друг на друга в очередном порыве страсти.
Рождественские каникулы, с двадцать третьего декабря до Богоявления, Эгаре-старшие и Катрин с Жаном проводили в Боньё.
Дни проходили в застольях, веселье, разговорах, долгих прогулках и дегустациях, женской болтовне и мужских состязаниях в синхронном молчании.
И вот приближалась новая пора. В очередной раз.
Цветение персиков в конце зимы, когда грядущая весна покрывает фруктовые деревья на берегах Роны почками, знаменует в Провансе начало новой жизни. Макс и Вик выбрали для свадьбы именно эту бело-красную пору цветения. Она «выдерживала» его двенадцать месяцев, прежде чем позволить первый поцелуй. Правда, с этого момента все пошло очень быстро.
Вскоре была издана первая детская книга Макса «Волшебник в саду. Книга о героях».
Реакцией на нее были одна растерянно-недоуменная газетная статья, досада родителей и восторг детей и тинейджеров по поводу того, как бесит эта книга их воспитателей.
Читать дальше