Жан-Мари Гюстав Леклезио - Женщина ниоткуда (сборник)

А вот когда я сижу в школе, то не знаю, в каком месте мама будет нырять. И как только кончаются уроки, бегу к морю по прибрежной тропинке, пытаясь разглядеть мать среди других ныряльщиц. Я вслушиваюсь в их крики и, различив ее уу-рррауррра , понимаю, что с ней все в порядке. Но бывает, что я ее там не нахожу. И тогда я стою, пристально вглядываясь в море, в каждую волну, и сердце у меня больно сжимается. Бакланы недвижно сидят на верхушках рифов, растопырив крылья, чтобы подсушить их; в такой позе они очень похожи на старых мрачных рыбаков. Возвращаюсь домой, а мать уже там: оказывается, она сегодня не ныряла, потому что море слишком бурное или она устала, и при виде ее я так радуюсь, что хочется громко засмеяться. Но я, конечно, скрываю от нее свои страхи, ведь она занимается этим тяжким ремеслом, чтобы оплачивать мою школу и питание.

Иногда мама рассказывает мне о своем дельфине. Она повстречалась с ним в самом начале, когда только осваивала ныряние, и теперь время от времени он наносит ей визит в море у берега. Она говорит о нем с восторгом и при этом смеется по-детски радостно. У моей мамы чудесные белые зубы, и когда она смеется, то выглядит совсем молоденькой. А вот у меня зубы чересчур крупные и кривые, как покосившиеся косточки домино. Мама у меня очень красивая. Чтобы легче было нырять, она коротко остриглась, и теперь ее черные волосы, жесткие от морской воды, похожи на облегающий шлем. Я обожаю мыть ей голову. У меня самой волосы длинные и курчавые, – наверно, в отца, если он африканец, как утверждает Джо, или в моего китайского деда. Кажется, среди китайцев часто встречаются люди с курчавыми волосами, я уж и не помню, где вычитала это. Моя мать говорит, что ей очень нравятся мои волосы; она не хочет, чтобы я их остригла. Она регулярно моет мне голову, а потом натирает волосы кокосовым молоком, чтобы осветлить.

Я привыкла гулять одна по взморью. После школы я иду туда, вместо того чтобы вернуться домой и сесть за уроки. Я хожу на главный пляж, потому что зимой там всегда безлюдно. Обожаю зиму. Мне чудится, что тогда все отдыхает – море, скалы, даже птицы. Зимой мама выходит из дома попозже, потому что в глубине еще не рассеялся ночной сумрак. На поверхности моря светает раньше, чем на дне. Я иду к утесам, туда, где мама. Море серое, ветер разглаживает волны, и по воде пробегает едва заметная дрожь, как по шкуре коня. Большинство женщин моря не выходят на работу в такую погоду. А мама не боится, она знает, что в эти дни может собрать двойной улов и заработать шестьдесят-семьдесят долларов. Она просит меня помочь ей донести ракушки до ресторанов, особенно когда набирает много морских ушек, а они довольно тяжелые. Ныряет она недалеко от берега, рядом с портом, под защитой волнореза, или среди рифов в самом конце пляжа. А я укрываюсь в домике женщин моря и оттуда смотрю, как мать входит в воду и ныряет, мелькнув напоследок прямыми ногами в красивых блестящих голубых тапочках; вода смыкается над ней, я начинаю считать, как в детстве, очень медленно: десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать… и тут она выныривает и кричит, запрокинув голову: уу-рррауррра! – а я отвечаю ей тем же. Однажды я посмотрела телефильм про китов и сказала матери: «Вы, женщины моря, кричите, как киты!» Ее это рассмешило, и она снова заговорила о своем дельфине, который иногда навещает ее в сумерках. И не только ее. Старая Кандо, мамина приятельница и вроде бы незаконная дочь японского солдата, уверяла меня, что тоже общается с дельфином и может с ним разговаривать. По ее словам, он иногда приплывает к ней ранним утром или, наоборот, с приходом ночи, и она с ним «беседует», испуская под водой короткие крики с закрытым ртом или хлопая в ладоши; дельфин снует рядом с ней, так близко, что она может его погладить, а кожа у него очень гладкая и нежная, – вот что она мне рассказала. И тогда я тоже с наступлением сумерек надеваю маску, вхожу в воду и плыву, надеясь встретить дельфина, но пока он так и не появился. Только маме и старой Кандо повезло его увидеть. Особенно он подружился с Кандо, ее он не боится, ведь она такая старая. Я спросила Кандо, какого цвета у него глаза. Она задумалась и пробормотала: «Надо же… странный вопрос…» И сказала, что не знает: то ли голубые, то ли серые. А мама никогда не видела его вблизи, он скользит мимо нее смутной тенью, зато она слышала его голос – короткие радостные вскрики. Ну не чудесно ли?! Вот почему я обязательно тоже стану женщиной моря.