Нрав этой машины был мне неизвестен. Потому я всё внимание сосредоточил на управлении ею. Но тем самым я отвлекся от дороги, и вот угодил в яму. Фургон взлетел и ухнул вниз. Я почувствовал, как всё в кузове: поварешки с котлами, мотоцикл и – самое маловажное, Парвиз – взметнулось в воздух. Он посмотрел на меня через зеркало, и мне очень захотелось, чтобы он принял это за мою месть. С деланной небрежностью я пожал плечами: я знал, что ответить он ничем не может. И я повел фургон дальше…
Мы проехали через единственный в городе рынок с едва теплящейся торговлей. И как же мне повезло, что я за рулем, а Парвиз там, в кузове, на посмешище. Справа и слева от нас лавки с выбитыми дверями и витринами, брошенные – ими завладели теперь сельские женщины-торговки, и надо слышать, какой крик они поднимают вокруг продажи двух мисок простокваши из буйволиного молока и нескольких пучков зелени. Несчастные женщины этого попавшего в блокаду полуострова: затемно они тянутся сюда пешком из деревень, чтобы добыть кусок хлеба себе и детям, оставленным из страха обстрелов там, в пальмовых рощах; дети ждут их возвращения уже вечером. Интересно, а где сейчас мужья этих женщин?
Но эти проблемы – сами по себе, а главным моим делом после починки мотоцикла оставалось всё то же. А именно: найти воронки от ночного обстрела и соотнести их с засеченными орудиями, после чего отправиться к дивизионным артиллеристам и доложить обо всем уважаемому господину майору, владельцу великолепного военного джипа, согласовать ответный огонь по вражеским батареям.
Имени господина майора я так и не спросил, и на его военной форме оно тоже не было написано. Первая наша встреча была отмечена таким сильным моим волнением, что я даже звание его перепутал, и с его стороны также возникла какая-то обида, до сих пор проявляющаяся в его холодном обращении со мной.
Я ехал дальше по проспекту, и вот – главный в городе перекресток; до войны перекресток наполняли самые разные автомобили. Слева стояли почти впритык друг к другу христианская церковь и мечеть. Здание церкви начиналось почти от самого перекрестка и было белого цвета.
Я с силой ударил по тормозам и оглянулся. Парвиз с напряжением удерживал равновесие мотоцикла. Быстрым жестом руки он как бы спросил меня: «Чего творишь?» И я ему показал на железный, увенчанный крестом купол церкви. Тогда и он заметил следы нового обстрела – возле верхнего окна на порядочном расстоянии от крыши церкви. Там словно бы цветок распустился, рама же окна была вырвана. И черный дым взрыва оставил для всеобщего обозрения причудливый силуэт на белой стене.
Вообще эта церковь была зданием поистине удивительным. С самого детства в голове моей сидел вопрос: «Зачем христианская церковь и мечеть так близко друг к другу? Зачем их построили почти вплотную одна к другой?»
Я вновь тронул машину.
И тут же услышал, как Парвиз колотит ботинком по ее корпусу. Теперь уже он на что-то указывал мне. Ворота в церковный двор были открыты, и там был виден мужчина в черном. Сначала мне показалось, что он просто в пиджаке и брюках, но затем я понял, что на нем священническое одеяние. Наши с Парвизом удивленные взгляды встретились: «Что делает священник в прифронтовой зоне?»
Однако за эти вопросы я не отвечал. Более важной проблемой был для меня снаряд, угодивший в церковь ниже купола. Не так давно и во двор мечети, покрытый плиткой, упал снаряд и не разорвался. Ребята, вознеся молитвы, успешно его обезвредили.
Если бы не сломанный мотоцикл, я бы сейчас легко определил тип снаряда и вычислил то место, откуда он был выпущен вчера. И я надавил на педаль газа. Ускорение фургона сопровождалось звуком взрывов в выхлопной трубе. Смесь бензина с добавками плохо сгорала на больших скоростях и производила треск и грохот. Проблема заключалась в моей вредной привычке: всегда чувствовать, что я словно бы теряю этот день. И вот я газовал, видимо, желая компенсировать потерю.
Больше я не обращал внимания на ямы. На каждой рытвине машина взлетала и падала. И до неразорвавшихся снарядов, возможно, засевших в асфальте, мне не было дела. Хотелось лишь одного: поскорее добраться до мастерской и после починки мотоцикла вскочить в его седло, заведя его с пол-оборота, и ринуться на выполнение моих основных обязанностей. Освободиться от этой засаленной кухонной развалюхи, которая словно связывает меня по рукам и ногам. В этой кабине достаточно было одного свистящего снаряда… Ведь пока я открою эту дверь, шесть раз помереть и сгнить успею!
Читать дальше