Юлюс Келерас - На освещенном снегу

так много света в имени светло
как свадебный убор как ландышевый цвет
как все слова, что снова повторяю, —
так в имени твоем и теплота и свет

я твой гномик, вырезанный из других,
лучших сказок, найденных в старом шкафу
(за кухней первая комната, вторая
тумбочка, где хранились книги)

я твое вишневое варенье, засахарившееся,
несъедобное даже для отощавшего
бездомного ворона, некогда сидевшего
в Укмерге́ на православном кресте

я твой кипятильник, кухонька воспоминаний,
замутненное изображение на сетчатке, голос,
не вернувшийся после войны, ключ, в те времена
отпиравший кочующий куршский песок

я кровь на твоей салфетке, оборванная
кинопленка, не наступившая весна,
раскладные кроватки, найденные на этаже,
десятилетия назад сложенные в углу

можешь удивляться —
я твой парус, твой Ангел-хранитель,
наблюдающий движение твоих снов,
капля твоего пота во время проигранных гонок

я…
/ кем ты хочешь, чтобы я был?
если б спросила —
туманом над почерневшей баржей в Куршском заливе

промытым цветным стеклышком,
черепком, опознанным деревом
или саваном сумерек
для твоего, лишь твоего, Снегурочка, тела

эту речь я сложу из твоих ресниц,
из твоих вещей, которые остаются, и тех, которые
уже отдалились, из первого снега в разжатой
перчатке, из чуда небутафорской крови

эту речь я стану произносить, пока не забуду язык,
пока не забуду, как берут кровь из пальца,
как смотрят со стороны на чужие похороны,
не думая о вечной непотопляемой жизни

эту речь каждый раз я буду придумывать заново, каждое утро
к ней, неотправленной, буду лепить всё новые,
всё разные почтовые марки – с нагой, чужеродной,
улыбчивой ренессансной ангелицей, или другие:
с парой фигуристов или, скажем, королевой Канады

правда, ты не услышишь той речи: я никогда
ее не закончу; когда начинаю ее, замечаю внезапно
с ужасом, что она медленно тает – словно где-то,
по ту сторону ощутимого, лодка вплывает в туман

я еще не скоро тебе признаюсь: нет никакой
речи, никакой другой грамматики,
только та, которую, ненадолго зажмурившись, вдруг
узнаем – наизусть декламируя твой день рождения

ты – единственное число, неповторимые буквы,
вещи, уложенные вопреки алфавиту, замкнутый
круг, в который впустили голубя, воркующего,
клюющего твои крылья, сильфида, клюющего рот

клюющего всё что нельзя, клюющего
снова и снова корни круга, линии круга,
дыхание круга, внутренности и крылья,
меня, который в том круге, твои груди, сильфида

ныряющая в единственное, в сладкую одиночную
ссылку, где нет черноты кипарисов, нет
синевы, скрещенных, когда-то живых еще,
губ, когда-то шептавших любовь, сильфида

поняла, кто давно ожидает на перекрестке?
развязка, порог, теплые нежные руки,
голубь живой, который уже влетел
в твой рот, сильфида

еженощно ныряю в ночь вслед за тысячей мыслей,
каждая из которых есть ты, засыпающая, спящая без
сновидений, наблюдавшая сны, где я появляюсь не так
одетый, не те выдающий слова, с посторонним лицом

не тот, кто способен нырять без снаряжения в цветущую
пропасть, где отражается, кем-то оставленный, очень давно,
непогашенный свет из чужих коридоров, оттуда, где нас уже нет,
где стонем не мы, а жертвы другой войны, из иной действительности

да, всё так – о снеге, всё так же – и о войне, которая не
прекращается,
затягивается, скрывается, непоправимо трепещет в глазах у детей,
непоправимо отзывается эхом, когда закрыты все посторонние двери,
за которыми остаются лишь тысячи лет больных и страдающих

куда мне пойти, чтобы свет оставался, чтобы дверь оставалась
только одна, где я наконец был бы тем, кого ты представляла
однажды в бессонную ночь, для того чтобы я нырял и нырял,
и нырял