. Во-вторых, у Ван Хоутен случались такие трипы под ЛСД, что она всерьез рассчитывала, когда они всех поубивают, превратиться в фею и улететь – даже спрашивала у папы, не пора ли прорезать дыры в кофте на спине, чтобы подготовиться к будущей, так сказать, феерической жизни. В школе больше всего опасаются, что мы начнем употреблять мет. Нас любят пугать картинками, на которых изображены бомжатского вида люди – беззубые и буквально за ночь стареющие на добрый десяток лет. Но похоже, ЛСД позволяет выращивать в голове тараканов крупнее на порядок.
И третье, что мне запомнилось: Джон Уотерс считал, что жизнь Лесли Ван Хоутен сложилась бы намного удачнее, закинь ее судьба в Балтимор, где она могла бы беззаботно тусоваться с транссексуалами-говноедами и снимать фильмы о том, как убивают людей, вместо того чтобы самой реально убивать. Она, дескать, была бы совершенно другим человеком, если бы ее занесло не в Калифорнию, а в Балтимор.
Я дочитала статью почти до конца, но тут дверь кабинета распахнулась и оттуда вышла мама. Она бросилась обнимать меня и чуть ли не взасос целовать свою жену, потому что – да, у них будет ребенок. Мне показалось, что читать про убийства после такой новости – дурная примета, поэтому я отложила журнал в сторонку и позабыла о Лесли Ван Хоутен. В следующий раз я вспомнила о ней только через два года, в аэропорту, когда уже собиралась сесть в самолет до Лос-Анджелеса и перед этим оглянулась посмотреть, заметила ли мама, что я сбежала. Следующий рейс после моего отправлялся в Балтимор. Его уже дважды задерживали, и у пассажиров был усталый и скорбный вид – иными словами, выглядели они ровно так, как выглядеть совсем не стоит, когда собираешься отправиться в полет. И вот когда я наконец уже оказалась в салоне и автоматическая дверь напрочь отсекла меня от прежней жизни, мне вдруг почему-то вспомнился Джон Уотерс и его слова насчет Лесли Ван Хоутен, что она ошиблась не с выбором человека, а с выбором места. И тогда я мысленно отправила Джону Уотерсу коротенькое послание, поскольку мне показалось, что ему следует это знать, и к тому же это правда. Мое послание гласило: «Побег в Балтимор – это не круто».
Я бы никогда не стала гоняться за матерью с ножом – кредитные карты куда чище, а режут не менее глубоко. Не то чтобы я вообще собиралась за ней гоняться – главным образом мне хотелось оказаться от нее как можно дальше, а бумажник ее жены как раз красовался на обеденном столе рядом с почтой; он так и ждал, чтобы его открыли. Как тут устоять. За неделю до этого мама окурила весь дом какими-то травами и заявила, что не в силах даже переступить порог моей комнаты – настолько тяжелый там дух. Все свое время она посвящала возне с моим новеньким братиком, приговаривая, что он и есть истинная причина ее пребывания на этой грешной земле, и что вселенная дала ей еще один шанс. И какой из этого мы можем сделать вывод? Видимо, я – тот шанс, который оказался полностью проваленным. А если ко всему прибавить кошмарную сцену, которая разыгралась на прошлой неделе в «Старбаксе», где родители, усадив меня за столик, устроили нечто вроде торгов моим будущим, высчитывая каждый цент и словно собираясь выставить меня на eBay, – то, по-моему, вполне позволительно говорить о том, что мама хотела, чтобы я взяла кредитку. Чуть ли не умоляла меня об этом.
Моя сестра Делия – она актриса и живет в Лос-Анджелесе – прошлым летом мне сказала, что у каждого должна быть своя фишка. Делия – настоящая красавица. Глаза у нее светло-серые, какие-то даже серебристые, волосы длинные и черные как смоль, а голос такой, будто она зарабатывает на жизнь в службе «секс по телефону». Она даже пробовалась на роль девушки Бонда, да вот только, как она мне объяснила, одной красоты мало. «Здесь каждый выглядит совершенно потрясающе, – говорила она, – поэтому приходится проявлять изобретательность. Необходимо уметь прекрасно делать хотя бы две вещи, и одна из них станет твоей фишкой, твоей изюминкой». Сама Делия – вполне приличная гимнастка и все еще может пройтись колесом по гимнастическому бревну, так что кое-какие трюки из той области, которая является ее «изюминкой», ей очень даже доступны. Прошлым летом я ездила к ней в гости, и она отвезла меня в Санта-Монику, в бутик, чтобы помочь выбрать новую пару очков, в которых я стану блистать в старших классах. Можно смело утверждать, что красавицей мне никогда не бывать, но сестра уверяла, что правильные очки сделают меня мегазвездой в мире «задротного шика». Думаю, она не учла, что ни сейчас, ни впредь задроты не смогут попасть в категорию «шик» как в Атланте, так и, пожалуй, в любом другом месте Соединенных Штатов Америки в целом. Я приобрела толстую черную оправу – такие обычно носят слепые старики, – и намазала губы красным блеском самого яркого оттенка, который мама сочла бы допустимым для выхода в свет. «Безупречно, – объявила сестра. – Очень по-французски». Дома мой дерзкий макияж заметил только один человек – моя лучшая подруга Дун: она сообщила, что я измазала блеском зубы. А так-то, конечно, никто меня не побил, но никто и не позвал в качестве пары на выпускной. Полагаю, сестра забыла, что я живу не в кино. И даже не во Франции.
Читать дальше