Якоб приподнимается с травы и прислушивается – глубоко внизу камешки катятся в долину; камешки, сдвинутые с места сапогами. Затем он слышит шаги; шаги троих или четверых мужчин. И топот мулов. Потом он слышит голоса. Вялый крестьянский говор. Французский. Потом он уже видит мужчин и мулов. И вскоре уже чувствует их запах.
Это батраки из Грюйэра пришли забрать коров и прихватить сыру. Они знают Якоба и знают, что с ним не обязательно говорить. Они машут рукой, улыбаются и кивают ему издали, потом хлопают его по плечу и спрашивают, как дела. В ответ Якоб молча и горделиво указывает на коров, которые своими красивыми глазами вопросительно глядят на мужчин; потом он оставляет батраков, а сам идёт к корове-вожаку, поглаживает её морду и что-то бормочет ей на ухо, после чего всё стадо приходит в движение и топает позади Якоба к ограде, которая отделяет пастбище от горной тропы.
Там коровы терпеливо ждут, пока батраки нагружают мулов сырными кругами. Якоб запирает хижину, раскрывает ограду и ступает на узкую горную тропу впереди коров. Эта тропа ведёт через всю лощину вниз, в Грюйэр. Если вывести корову-вожака через ограду на эту тропу, то она уже не заблудится, ведь тропа узкая, не разветвляется и знает лишь одно направление: вниз по лощине до самой низины. Стоит ведущей корове двинуться в путь, все остальные коровы топают за ней вслед и держат в своём просторном, твёрдом черепе лишь одну мысль: не отставать от ведущей, куда бы она ни шла и сколько бы это ни длилось.
Спуск по тропе вдоль Яунского ручья длится два дня. Внизу в долине луга ещё зелёные и густые, а солнце греет так, будто лету ещё и конца не видно. Но Якоба не обманешь, он дело знает, как знают его жуки, лягушки и бурые медведи. Дни становятся короче, листва на деревьях вянет и жухнет, перелётные птицы тянутся на юг. Даже вода в ручье течёт замедленно, как будто уже знает, что скоро здесь всё замёрзнет.
– Минуточку, – прерывает его Тина. – Что, Якоб так и сопровождает коров вниз, в долину?
– Да.
– А зачем это?
– Это его задача, коровы ему доверяют. Он всегда провожает коров вниз, все семь лет.
– Прямо до ворот крестьянина?
– Конечно. Крестьянин должен заплатить Якобу.
– Тогда можно я отгадаю? – сказала Тина. – У крестьянина есть дочь.
– Разумеется, у него есть дочь.
– Вот этого я и боялась.
– У всякого крестьянина есть дочери. Крестьянские семьи всегда исключительно многодетны, как же тут не быть дочерям?
– Готова поспорить, его дочь играет на арфе, и у неё русые косы.
– Вот это нет, насколько я знаю.
– Но голос-то, голос, словно молоко и мёд, у неё есть? К тому же она красавица, разве нет?
– Девушке девятнадцать, в этом возрасте все люди красивые. Если кто не пожелает в девятнадцать быть красивым, ему придётся для этого сильно постараться.
– Ну и как же её зовут?
– Мария-Франсуаза.
– Однако!
– Ну что делать, так её звали, это исторический факт. Люди называли её просто Мария.
– И что она делает?
– Как это «что она делает»?
– Ну, что делает Мария, когда Якоб приводит на крестьянский двор хозяйскую скотину?
– Не знаю. Думаю, просто смотрит на это из окна.
– Понятно. Твой герой – альпийский Тарзан, а героине просто девятнадцать, она смотрит из окна и ничего не делает. А под окном в ящиках цветёт герань, вот просто на спор.
– Да нет, она всё время что-нибудь делает. Целые дни напролёт работает по хозяйству, да и ещё много чего делает. Сама увидишь.
– Но когда является альпийский Тарзан, она просто выглядывает в окно.
– Точно, у неё как раз передышка. Кстати, Якоб в этот момент тоже ничего не делает, просто стоит внизу, во дворе. Стоит и пялится вверх, на окно. В такие мгновения мало кто из людей попутно совершает и геройские деяния.
– Ты, например, покупал мороженое.
– Ты тоже. Как бы то ни было, оба просто так стоят – она у окна, а он во дворе. Как раз и важно, что внешне при этом не происходит ничего особенного. И совершенно всё равно, стоит она при этом у окна или где-то ещё.
– Нет, это не всё равно. Разве может девушка просто стоять у окна, поигрывая своими русыми косами и ничего больше не делая, тогда как он гипнотизирует корову-вожака и голыми руками расправляется с бурыми медведями?
– Кто вообще сказал, что у неё русые косы?
– Ты сам сказал.
– Я этого не говорил, – отрицает Макс. – Русые косы ты добавила от себя. Это твои сексистские фантазии.
– А что такого сексистского в русых косах?
Читать дальше