Эльс Бэйртен - Одного человека достаточно

Она побледнела как смерть.

– Высокая температура? Какая? Она еще дышит?

– Да, мам, конечно же, она еще дышит!

– Ты ей уже что-то дала? – спросил аптекарь.

Я подумала о бутылочке, что стояла у Миа над кроватью. Она все еще была у меня в кармане. Я достала ее и показала им.

– Она хотела вот это, но я не знала, можно ли.

Мать выхватила у меня из рук бутылочку и засунула в карман куртки.

– Да что ты делаешь?!

– Забираю у тебя, разумеется. Пока ты не уронила.

– А что там? – спросил аптекарь.

– Кое-что от поноса, названия правда я не…

– Название там написано, – сказала я, – Лауда и как-то дальше.

– Лауданум. – Он удивленно посмотрел на нашу мать. – Я помню, как ты приходила с рецептом. Но это было очень давно. Нельзя, чтобы он валялся где попало, ты ведь знаешь, от него вреда может быть больше, чем пользы.

Наша мать серьезно кивнула.

– Я уже давно его не употребляю, – сказала она, засовывая руки в рукава и запахивая куртку. В следующую секунду она уже была застегнута.

– Ну и чего ты до сих пор тут торчишь, Жюльетта.

Мать распахнула дверь спальни.

В нос ударил запах мочи. Наша Миа лежала на кровати, свернувшись калачиком и уставившись в точку на стене.

Мать быстро склонилась над ней, обняла и прижала к себе.

– Доченька моя, – сказала она, – ну что ж ты так разболелась.

Она посмотрела на меня. И улыбнулась. Точно так же она улыбнулась, когда я сообщила ей, что умер отец. Люди ни с того ни с сего не умирают, сказала она. Дала нам с Миа по носовому платочку. Потом поставила воду на плиту и насыпала кофе в фильтр. Когда вода закипела, она начала лить ее в кофе, лила и лила, пока вода не потекла со стола на пол. А она стояла и с улыбкой смотрела на это. Наш папа будет рад, ведь мы угадали, что он захочет кофе, когда придет из кафе, сказала она. И вообще, она не удивлена, что он там отключился, после не пойми какой по счету кружки пива.

Вошел Луи. Его губы скривились от горя. Но даже тогда наша мать продолжала улыбаться. Мы ее до чертиков напугали, сказала она Луи.

А вдруг она права – я никогда не забуду теплую волну, что меня захлестнула в тот момент. Вдруг сейчас дверь откроется, и там будет стоять наш отец. И пусть он даже будет пьян вдрызг, но главное – он войдет на своих ногах. А может быть, он уже стоит в коридоре, вдруг он уже повесил шляпу на вешалку и теперь причесывается?

Я взглянула на Луи.

По его лицу я увидела, что наш отец по-прежнему мертв. Потом Луи произнес это вслух. Что отец весь посинел, и что пусть она даже не вздумает класть его в открытый гроб. Что некоторые вещи просто нельзя делать с человеком, и это – одна из них. И если наша мать не сможет этого уяснить, то он ей растолкует.

– Жюльетта, давай быстрее, – сказала наша мать. – Ты же видишь, она описалась. Принеси теплую воду. Мыло и полотенце. И что-нибудь от жара.

Улыбка пропала с ее лица. И я знала почему. Потому что наша Миа никогда не писалась в кровать. От нашей Миа никогда не пахло плохо. Наша Миа никогда не выглядела так, словно видит, как рассыпается мир.

Я выскочила из комнаты.

Мы помыли нашу Миа. Потом я намочила платок холодной водой, сложила вдвое и накрыла ее лоб. Ее перестало трясти. Просто раз – и перестало.

– Надеюсь, она проспит до утра, – сказала мать. – А мы пока почитаем молитвы Розария вместе.

Мы осторожно спустились вниз. На кухне мать зажгла свечу перед Девой Марией, взяла четки и обернула вокруг пальцев.

– Радуйся, Мария, благодати полная! – начала она. – Господь с Тобою, садись рядом, Жюльетта, благословенна Ты между женами… давай, помолись, это пойдет тебе на пользу.

Наша мать доставала четки только в самые плохие моменты. Когда она наконец осознала, что отец умер и ни о каком чудесном воскрешении речи не идет, было то же самое. Сначала она час плакала, затем высморкалась и сунула нам всем в руки по платку. Прочтем молитву Розария, сказала она тогда.

Слезы сдавливали горло: как же я могла молиться. Мать неодобрительно взглянула на меня. Ты так отцу не поможешь, Жюльетта, давай детка, закрывай глаза и делай свое дело.

Я закрыла глаза. Пока наша мать громко молилась, я видела, как наш отец опять лежит на полу, глаза распахнуты, неподвижный взгляд устремлен вверх. Словно там ничего нет – вот такой у него был взгляд.

– Где теперь наш па? – спросила я Луи после молитвы.

– Ты не должна задавать такие вопросы, Жюльетта.

– Но я хочу знать, – сказала я.