Амина Шах - Сказки с базаров

Был однажды некий юноша, и более всего прочего он хотел совершить путешествие к пещере на одной известной горной вершине в больших Гималаях. В той пещере обитал в совершенном мире и покое знаменитый мудрец, известный всем как «Старик».

Говорили, что ученость, знания и духовное совершенство этого мудреца не имеют себе в мире равных. И Абдулла, так звали того искателя по имени, решился одолеть долгую и опасную дорогу к пещере Старика, надеясь, что будет принят изучать философию древнего старца, и через то уповая стяжать ключ к успеху, путь к духовной мощи и крепость превозмочь силы невежества. Для этой цели он упражнялся в скалолазании, припасал вяленых фруктов и орехов, и вот отправился в путь – молодый и рьяный – к своей цели.

Его родители видели, что это посещение он считает наиглавнейшим делом своей жизни, и ни отец, ни мать не стремились его разубеждать. Их молитвы и благословения провожали его в дорогу, когда он уходил вдаль к горизонту.

Стояла весна, и нежные цветы, что цвели вокруг, сообщали ему жизненный подъем, когда бы ни ощутил он упадка уныния. Птицы подбадривали его своими поющими голосами. Его ноги, прыткие, как у козы, уверенно находили каждую трещину, каждый выступ, – достаточный, чтобы дать ухватиться пальцам и выдержать его вес, – помогал ему подниматься выше и выше, пока, наконец, он не взобрался к округлому, гладкому камню-трону у входа в пещеру Старика. Свет, небывало яркий, озарял горный склон, и в этом блистающем сиянии сидел Старик, как будто бы лучась вековой премудростью. Он был худ телом, и его одежда была такого же цвета, что и горные скалы; волосы его белели, как снег на горной вершине, и темные глаза сверкали своей агатовой чернотой на иссохшем, как пергамент, лице. Откинувшись на каменном высоком сиденье, Старик скользнул взглядом по Абдулле с той же приветливостью и интересом, словно юноша был какой-нибудь мошкой или камнем на склоне.

Спотыкаясь и падая, и снова вставая, в конце концов Абдулла повергся к ногам Старика, едва дыша от усталости и волнения, что наконец дошел и сейчас сподобится немедленного просветления. Сначала, как только смог перевесть дух, привстав на сбитых коленях, он завел повесть о своей жизни, потом высказал свое великое желание видеть и внимать Старику. Бледное и ясное лицо Старика побагровело от гнева. Указывая вниз на горную тропу, по которой пришел юноша, он вскричал: «Ступай!»

Абдулла стал просить и молить: «Возьми меня к себе в ученики, я пробуду столько, сколько потребуется на науку. Я хочу обрести путь. Прошу, о Старик, не гони меня прочь, раз я так алчу и жажду знаний и мудрости. Имей ко мне жалость!»

Старец поднялся с гибкой звериной грацией и достал из кожаного заплечного мешка, торчавшего в тени за сиденьем, вяленых фруктов и орехов и флягу со свежей водой. Всё это он подал несчастному Абдулле, приглашая его поесть и попить. Потом во второй раз он указал на тропу внизу и проговорил: «Шагай себе!»

Вновь устроясь на своем тронном сиденье, он ушел в созерцание задальней белизны вечных снегов, меж тем как претендент в ученики ел и пил. Потом, по знаку Старика убрав остатки в свой собственный опустевший мешок, он спросил: «Разве ты не дашь мне напутствия? Я проделал эту долгую дорогу во исполнение мечты видеть тебя. Прошу, направь меня на путь, как идти жизненным поприщем, и наставь меня, как помогать другим достигнуть свершения, как я надеюсь его достичь после того, что получу от тебя науку».

Сверкающие черные глаза встретились с глазами Абдуллы, которые щипало от слез. Не без доброты, а лишь пронзительно смотрели теперь черные агатовые глаза и, казалось, пронимали огнем душу Абдуллы. В третий раз сухие, тонкие, словно точеные, персты Старика показывали назад на дорогу, по которой пришел Абдулла.

«Я повторяю свои слова – ступай, ступай себе, шагай знай. А ты воспользуйся ими, как хочешь».

Сверкание черных глаз ушло в серые складки, когда Старик прикрыл веки, всем видом показывая, что спит.

Абдуллу отпускали и не задерживали.

Все вниз и вниз он карабкался, спускаясь назад той дорогой, по которой взошел. Если путь делался слишком труден, он отдыхал, но прежде чем свет померк, он вышел на дорогу, которую знал: подножия Гималаев вблизи его дома. Прикончив остатки вяленых фруктов и орехов от Старика, он освежился ключевой водой, пробивавшейся из скалы, и пружинистым шагом жителя гор отправился дальше. Когда вышла полная луна, провожая его к дому, у него отлегло на сердце, и, шагая по дороге, он даже пропел про себя обрывок-другой из песенки. Почему-то он чувствовал себя таким деятельным, как никогда в жизни, через одно только то, что повидал Старика.