Амина Шах - Сказки с базаров

Заслышав шум в лавке, вышла Зора и, со всем простодушием своих лет, чарующе улыбнулась статному Князю Тьмы, теребя при этом в пальчиках волшебный талисман-оберег.

«Ну, так и быть, – насупил брови Злой Дух, разом и захваченный, похищенный ее красотой, и загоревшийся желанием сам покрасоваться перед ней. – Я дам тебе остаться с родителями еще на семь дней, о моя милая. По прошествии их я вернусь, и тогда ты, право, будешь моей невестой». И с такими словами он исчез в клубе дыма.

А у ювелирных дел мастера возник план, и вот какой: он отольет восковое изваяние своей дочери в натуральную величину и спрячет в истуканке хитрую механику, чтобы она ходила и говорила, словно живой человек. Дни и ночи проводил он, трудясь над куклой. К тому времени как Злому Духу было пора препожаловать, прекрасная копия его дочери, раздушенная и под покрывалами, скрывалась за шелковым пологом, в ожидании дьявольского жениха. Когда сатанинский Князь вновь появился, он опять пришел в лютом расположении и заговорил так: «А ну, старик, подавай свою дочь, а не то я нашлю какого-нибудь из моих демонов испепелить всё тут дотла!»

Обратясь в сторону шелковых занавесей, ювелирных дел мастер проговорил:

«Иди же, о Зора, дитя мое, вот здесь могучий Иблис, Князь Тьмы, чтобы забрать тебя с собою в пре-исподнее царство. Поспеши, и отправляйся с ним поскорее». И, потянув на себя прекрасную, в человеческий рост куклу, ювелир снял у нее с шейки защитный серебряный талисман, который не давал Злому Духу дотронуться до его дочери. Оберег он положил поверх шкафа, где была укрыта от глаз его настоящая дочь.

Занавеси раздернулись, и вышла кукла, обольстительно трепеща ресницами, и Злой Дух подхватил прекрасное произведение ювелира и уволок прочь в преисподнюю. Вернувшись в свои собственные пределы, обдураченный Иблис усадил ее на преудивительный трон, изукрашенный фантастическими самоцветами, и ему нетерпелось погордиться перед ней своим царством огня.

Вечером собрался пир в честь новой невесты Духа Зла. Сатанинским прислужникам было велено усадить прекрасную Зору по правую руку от Князя Тьмы в преогромной зале пиров во дворце пламени вечного. Разгоревшемуся Иблису стали подавать вино в сверкающих всеми огнями кубках. Его разобрал полный восторг, когда кукла то и дело поворачивала к нему головку и улыбалась, всем своим видом показывая, что в восхищении от каждого его слова. Прислужники всё подкладывали и подкладывали угля в огонь. Лилось вино, стали подавать угощенье, и Злой Дух оказался в своей стихии, вкушая превеликое наслаждение и предвкушая грядущие радости.

Вдруг очаровательная восковая дева стала сникать. Демоны подбросили пламенным языкам еще топлива, и кукла, подавшись вперед, пала в огонь. В какие-нибудь секунды ее пожрало огнем, и от прекрасного произведения не осталось ни уголька. Демоны замерли в ужасе. Как они скажут своему господину о таком обороте дела? Как он воспримет свою потерю? Что приключится с ними за их оплошность? Они стояли, подпершись вилами, с глазами, чуть не вылезавшими из орбит, с копытами, раскаленными докрасна, с подергивавшимися в тревоге и страхе хвостами. Пока что Князь Тьмы пил и ел, и обменивался дьявольскими сарказмами с особо им избранными гостями, делившими его пышную трапезу. Он ничего не заметил.

Наконец, один из демонов, посмелей остальных, пошел и пошептал Злому Духу в левое уху. «Что! – вскричал тот. – Упала в огонь и сгорела? Ну, от этих людишек нечего ждать! И она ведь только сюда попала. Я, верно, сошел с ума, если думал, что ее хватит на целую вечность быть у меня в преисподней царицей. Ступай, разожги пожарче огонь. Сегодня мы будем вкушать наслаждения!»

И вот, всё это общество прóклятых душ всё больше и больше ударялось в веселье. В кубки снова лилось вино, тарелки наполнялись и наполнялись, угощенье грудилось грудой. И Иблис, Князь Тьмы, даже не вспомнил о Зоре, дочери ювелирных дел мастера, и не вспоминал вовек.

Шейх, в буром одеянии из верблюжьей шерсти и в белом, в обмот, уборе на голове, улыбался про себя в последних мерцающих отблесках догорающего в караван-сарае огня. Поставив свой серебряный кубок для воды тончайшей сирийской работы, он сказал, обращаясь к собранию: «О братья, будет ли мне позволено сделать свой вклад, рассказав историю, что слыхал я от деда, еще в мою бытность отроком? Превосходно. Это одна история, которую я рассказывал и рассказывал, и никогда не уставал от нее. Лучше всего мне начать с начала.