Маргарет Этвуд - Ущерб тела

Сначала Ренни, чтобы рассмешить друзей, рассказывала анекдоты про Гризвольд. Например: сколько жителей Гризвольда нужно, чтобы заменить лампочку? Весь город: один меняет, десять подсматривают, остальные обсуждают, насколько же грешным нужно быть, чтобы хотеть больше света, чем есть. Или: сколько жителей Гризвольда нужно, чтобы заменить лампочку? Ни одного. Раз свет – проявление божественной воли, кто ты такой, чтобы вмешиваться?

Люди из городов побольше, например Джейк, считают, что есть в Гризвольде этакий примитивный экзотический шарм. Ренни так не думает. Она вообще предпочитает не думать о Гризвольде. Она полагает, что Гризвольд – это понятие, с которым она себя антиассоциирует.

Впрочем, избавиться от Гризвольда не так-то просто. Например, когда Ренни увидела на своей кровати моток веревки, она знала, что сказали бы в городе: «Вот что случается с такими женщинами», «А чего ты ждала – ты это заслужила». В Гризвольде все получают то, что заслуживают. В Гризвольде все заслуживают худшего.

Вечером накануне операции Джейк повел Ренни в ресторан, чтобы она развеялась. Она не хотела идти, но знала, что в последнее время была занудой, а она давно, еще в юности, когда ей было чуть за двадцать, поклялась не быть скучной; сдержать эту клятву оказалось труднее, чем она думала.

Ренни была экспертом по скуке; она даже написала статью на эту тему для колонки «Отношения» журнала «Пандора», в которой утверждала, что в этой ситуации задействованы двое, а не один: источник скуки и тот, кому скучно. Смертельных приступов скуки, когда сводит скулы, можно избежать, сместив фокус внимания. Рассматривайте его галстук, советовала она. Если больше не можете, вообразите коллекцию ушных мочек и добавьте туда его мочки; смотрите, как двигается вверх-вниз его кадык. И продолжайте улыбаться . Подразумевалось, что активным началом, источником мощных импульсов скуки выступает мужчина, а пассивным – женщина. Конечно, это было несправедливо, – но какой мужчина будет читать колонку «Отношения» в «Пандоре»? Когда же она писала статьи в мужские журналы вроде «Крузо» или «Вайзор», то давала полезные советы в духе «как прочесть ее мысли». Если она слишком пристально смотрит на ваши уши или кадык, смените тему .

Джейк повел ее в «Фентонс» – хотя это было дороже, чем он мог себе позволить; они сели за столик под одним из деревьев внутри зала. Сначала он держал ее за руку, но она чувствовала, что он словно считает себя обязанным так делать, и через некоторое время он отнял руку. Джейк заказал бутылку вина и вынудил ее выпить больше, чем она хотела. Возможно, он думал, что, выпив, она будет не такой скучной, – но хитрость не удалась.

Она не хотела говорить об операции, но ни о чем другом думать не могла. Может быть, все обойдется; а может быть, вскрыв ее, они увидят, что она пронизана и изрешечена заразой насквозь, что она прогнила изнутри. С большой вероятностью завтра она проснется минус одна грудь. Ренни знала, что должна бы думать о том, как умереть с достоинством, но она вовсе не хотела умирать с достоинством. Она просто не хотела умирать.

Джейк развлекал ее рассказами о разных знакомых, непременно слегка непристойными, обычно ей такое нравилось. Она изо всех сил старалась вникнуть, но вместо этого неотрывно думала о пальцах Джейка: он держал бокал за ножку вроде бы слегка, но при этом костяшки пальцев были мертвенно-белые. У него была привычка никогда не выбрасывать контейнеры из-под продуктов; вот сегодня она взяла с полки коробку хлопьев «Шреддиз», а в ней ничего не оказалось. Как она могла понять, что пора пополнить запасы, если он все время оставлял на полках пустые банки из-под арахисового масла, меда и какао? Ренни сдержалась и промолчала. Она чувствовала, как взгляд Джейка скользит от ее лица вниз, к верхней пуговице блузки; и тут же, словно дойдя до запретной линии, до шлагбаума, снова поднимался вверх. «Да он зациклен на этом», – подумала она.

Они шли домой, обняв друг друга за талию, будто все еще любили друг друга. Пока Джейк принимал душ, Ренни стояла в спальне перед открытым шкафом и думала, что ей лучше сейчас надеть. У нее было два ночных одеяния – черное, с кружевным полупрозрачным верхом, и красное, атласное, с высокими вырезами по бокам, оба – подарки Джейка. Он любил покупать ей такие вещи. Вульгарные. Чулки с поясом, корсеты, красные бикини с золотыми стразами, «проститутские» лифчики на косточках с уменьшенной чашкой, которые сжимали и приподнимали груди. «Вот она, настоящая ты, – говорил он с иронией и надеждой. – Кто бы мог подумать? Дальше больше: черная кожа и плетки».