Салман Рушди - Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей

После гибели Сверкающего Рубина и Раима Кровопийцы наступило нежданное затишье и что-то стало меняться в городе, хотя все воздерживались от мысли, что «стало лучше». Тем не менее сопротивление нарастало, орды джиннов-паразитов исчезли с городских улиц, а многие из них так и остались стоять, окаменев, там и сям, как знаки перемены в ходе войны, и когда небывалости стали случаться реже и уже не с такой силой, горожане отважились вновь выходить на улицы и в парки. Словно весенний крокус, появлялся на променаде вдоль набережной Гудзона бегун – не от монстров спасающийся, а бегущий просто для удовольствия. Возродившийся вкус к удовольствиям сам по себе знаменовал начало новой жизни, хотя все понимали: пока злодеи Забардаст и Зумурруд на воле (эти имена сделались знакомы всем жителям планеты), опасность не миновала. Включились подпольные радиостанции, и все задавали один и тот же вопрос: где З и З ?

Когда на календаре приближался тысячный день небывалостей, мэр Роза Фаст приняла отважное решение и вернулась в свой офис, прихватив с собой Малютку Бурю. Также при ней был только что назначенный глава отдела безопасности Джинендра Капур, тот самый, кто победил и обратил в камень джиннов-паразитов.

– Судя по твоим делам, – сказала мэр Джимми, – ты по крайней мере отчасти сделан из того же вещества, что они. Но когда борешься с монстрами, неплохо иметь монстров и на своей стороне.

– Я в офисе работать не стану, – предупредил он. – Насиделся в бухгалтерии и больше в жизни не соглашусь париться в четырех стенах.

– Я вызову тебя, когда ты мне понадобишься, – сказала она и вложила ему в руку небольшое устройство. – Работает на максимально защищенной частоте, – сказала она. – Пока что ее не пеленгуют. Он зазвонит, завибрирует, и огоньки по краям вспыхнут красным.

– Когда комиссару Гордону требовался Бэтмен, – припомнил Джимми Капур, – он посылал Бэт-сигнал. Похоже на то, как ждешь свой заказ в бургерной на Мэдисон-сквер.

– Вот именно, – кивнула она.

– Чего девчонка так на меня смотрит?

– Хочет понять, могу ли я тебе довериться.

– И как, можете?

– Если б тебе нельзя было доверять, – сказала мэр Фаст, – у тебя лицо уже покрылось бы язвами. Так что, полагаю, с тобой все в порядке. За работу.

Похищение Хьюго Кастербриджа из парка возле его дома в Хэмпстеде ознаменовало новый виток в темной спирали войны. Композитор вышел на обычную утреннюю прогулку со своим тибетским терьером Вольфганго (на оригинальной партитуре «Женитьбы Фигаро» имя Моцарта было таким способом нелепо итальянизировано, к великому и часто высказываемому вслух восхищению Кастербриджа). Позднее случайные прохожие вспоминали, как он, помахивая палкой, предупреждал о своем намерении машины, чтобы пересечь Ист-Хит-роуд и войти в парк. В последний раз его видели, когда он шел на северо-восток вдоль Лайм-авеню к пруду. Позднее тем же утром был обнаружен Вольфганго, пес непрерывно лаял, задрав морду к небу, и охранял хозяйскую трость с набалдашником, словно меч павшего воина. Больше от Хьюго Кастербриджа – на тот момент – не оставалось и следа. И теперь, близясь к концу своего повествования о великой войне, мы принуждены покинуть Лондон столь же внезапно, как пришлось это сделать Кастербриджу, и вернуться в Люцену, в Испанию, где все началось, где некогда джинния Дунья явилась к дверям андалузского философа, полюбив его ум, где она родила Ибн Рушду множество детей, в потомках которых она теперь пробудила дремлющих джиннов, чтобы они помогли ей в борьбе. Люцена в ту пору сохраняла немалую долю своего старинного обаяния, хотя в старом еврейском квартале Сантьяго не осталось и следа от дома, где жил Ибн Рушд. Еврейский некрополь уцелел, а также замок и старинный дворец Мединасели, однако нам предстоит обратить взор к менее живописной части города. В столетия со времен Ибн Рушда люценские предприниматели занялись производством мебели с таким рвением, что подчас казалось, будто город целиком состоит из фабрик, производящих предметы, на которых можно сидеть и лежать и в которые можно прятать одежду. Перед одной из фабрик ее владельцы братья Уэрта возвели величайшее в мире кресло, высотой примерно в двадцать пять метров, и на этом кресле воссел Великий Ифрит Забардаст, спокойный, хладнокровный, точно рептилия, гигант, лишь самую малость уступающий в размерах былому другу Зумурруду Великому, и в одной руке он сжимал беспомощного Хьюго Кастербриджа: если в толпе, собравшейся поблизости, имелись любители старинного кино, им с неизбежностью припомнилась при этом зрелище Фэй Рэй, извивающаяся в мощной длани Кинг-Конга.