Ян-Филипп Зендкер - Сердце, которое помнит

Автобус опаздывал. Мое беспокойство нарастало с каждой минутой.

Я смотрел на семечки.

Один.

Два.

Три.

Семнадцать.

Сорок пять.

Шестьдесят.

Сто одиннадцать…

Солнце уже всходило, когда из-за угла появился автобус. У меня заколотилось сердце. Я стал следить за выходящими пассажирами.

Вышли трое молодых монахов.

Мать со спящим ребенком на руках.

Толстая тетка, едва сумевшая выбраться из автобуса. Багажа у нее было больше, чем она способна нести.

Мужчина, выходивший следом, споткнулся, поскольку смотрел не под ноги, а в телефон.

Две усталые туристки с крашеными волосами и рюкзаками за спиной. Обе удивленно крутили головой, словно приехали не туда.

Мужчина с маленьким мальчиком. А моего отца не было.

Я обошел автобус кругом. За большими тонированными стеклами виднелись сонные лица пассажиров. Люди сидели, прислонившись щекой к стеклу. Лиц было не разглядеть, и тогда я поднялся в автобус, но отца не обнаружил.

Путь домой показался мне очень долгим.

Около полудня я отправился на железнодорожную станцию. Поезд пришел несколькими минутами ранее, и платформа успела опустеть. Раздосадованный, я повернулся, чтобы уйти.

– Бо Бо!

Я мгновенно узнал этот голос, хотя слышал его совсем не так часто, как хотелось бы.

Он был ниже, чем голос У Ба. Сильнее, но такой же мягкий и зовущий.

Я обернулся. Отец ничуть не изменился со времени прошлого приезда. Высокий, худощавый, с длинными мускулистыми руками и ногами. Правда, тогда у него были короткие волосы. За это время он их отрастил и завязал в конский хвост. В его волосах прибавилось седины. Отец приехал в зеленой лоунджи, красной футболке, стоптанных вьетнамках и с новым красным браслетом на руке. Я помню родимое пятно у него на подбородке и то, что на правой руке у него недостает одного пальца. Никаких шрамов на щеках у него не было, только на предплечье.

На отцовском плече висела старая коричневая сумка. За спиной – гитара. Я и не знал, что он играет на гитаре.

– Привет, – поздоровался отец.

– Привет.

Мне хотелось столько ему сказать. Как совладать с этим потоком слов? Я чувствовал, что оно меня просто разорвет.

– Как дела?

– Хорошо. Очень хорошо.

Взбудораженный приездом отца, я забыл спросить, как его дела.

– Я по тебе скучал, – сказал отец.

Мы стояли и смотрели друг на друга, не говоря больше ни слова. Мой отец – очень тихий, спокойный человек. По крайней мере, когда мы вместе. Я ни разу не видел его другим. Мы могли провести целый день, перебросившись лишь несколькими фразами. Меня это вполне устраивает.

– Спасибо, что пришел меня встретить, – наконец сказал он. – Это очень любезно с твоей стороны.

Только теперь отец протянул ко мне руки. Он поднял меня, поцеловал в щеки и лоб, а потом крепко обнял. Я зарылся лицом в его волосы. Они пахли моей матерью. А может, мне так только казалось. Я не знаю ее запаха. Возможно, это просто запах, оставшийся от долгой поездки в поезде. Сделав несколько шагов, отец опустил меня на землю.

– А ты изменился, – сказал он, смерив меня взглядом. – Стал тяжелее и выше. Скоро меня перерастешь.

– Я так не думаю.

Как бы я ни пытался, мне было не представить себя выше, чем он.

Отец улыбнулся.

Иногда я не понимал, как относиться к его словам. Наверное, так было потому, что мы мало виделись. Или потому, что его глаза самые трудные для чтения.

Они у него темно-карие, почти черные, и очень, очень большие. Самые большие из всех глаз, какие мне встречались. И все равно мне по ним ничего не прочесть. Когда отец смотрит на меня, я теряюсь в его взгляде. В его глазах столько покоя и широты, что мне ни на чем не сосредоточиться, как бы я ни старался. Знаете, на что это похоже? Как будто лежишь ночью на лугу и смотришь в бездонное черное небо, полное перемигивающихся звезд.

Мы пошли домой. Я взял отца за руку. Его рука намного крупнее и сильнее, чем рука У Ба или моя. Он осторожно сжал мои пальцы, и мне захотелось сохранить ощущение одного этого прикосновения навсегда.

Идти спокойно я не мог. Тело требовало движения. Я пробежал несколько метров вперед, обождал, обернулся и помчался обратно к отцу, перепрыгивая через лужи. Он смотрел на меня и смеялся с оттенком усталости. Должно быть, поездка его утомила.

Когда он приезжал в прошлый раз, я хотел спросить его о маме. Я тянул с вопросом, откладывая со дня на день, а в день отъезда моя храбрость в последнюю минуту куда-то подевалась. Я поклялся себе, что на этот раз обязательно спрошу, но что-то уже подсказывало мне: когда дойдет до вопроса, я опять струшу.