Лю Чжэньюнь - Меня зовут Лю Юэцзинь

– Иметься-то имеются, но трогать их пока нельзя.

– Но раз деньги есть, то почему их нельзя тратить? – не унимался сын.

– В банке они должны храниться до определенного срока, если их сейчас снять, то считай, все пропало.

Лю Юэцзинь уже сто раз повторял это по телефону, поэтому Лю Пэнцзюй начал подозревать, что отец его обманывает. Лю Юэцзинь в свою очередь стал упрекать Лю Пэнцзюя. Но сейчас он упрекал сына уже не за то, что тот без предупреждения переметнулся к матери и прохвосту Ли Гэншэну, а за то, что тот, пользуясь случаем, не выдоил этих тварей, не загреб у них денежек. Как можно было спустя три месяца уйти от них с пустыми руками? Выходит, он зря предал своего отца. Что называется, кур не своровал, только зерно извел. Сын тут же возмутился:

– Значит, ты специально ничего мне не высылал в надежде, что я загребу их денежки?

Лю Юэцзинь несколько стушевался:

– Да понятное дело, что нет. – Словно опомнившись, он сказал: – Я вижу, ты уже далеко засунул свой нос в наши дела с твоей матерью. – Вдруг он снова ополчился на Ли Гэншэна: – Так значит, этот суррогатчик сейчас запустил настоящее производство? Всех обманул и вышел сухим из воды? Интересно, есть кому-нибудь вообще до этого дело или нет?

Так они собачились всю дорогу, пока Лю Юэцзинь не привел их к своему скромному жилищу на стройплощадке. Грызня прекратилась только тогда, когда Лю Юэцзинь, открыв дверь, стал затаскивать вещи внутрь. Увидав обстановку, в частности расставленные на полу кастрюльки всевозможных форм и размеров, Лю Пэнцзюй и Мадонна не могли сдержать своего разочарования. Ну откуда могло быть шестьдесят тысяч у обитателя такой каморки? Сын Лю Юэцзиня пробормотал:

– Все эти годы только и знал, что врал.

Лю Юэцзинь как-то растерялся и не нашелся с ответом. Сейчас он соображал, как им тут втроем разместиться. Не успел он придумать чего-нибудь дельного, как его сын раздраженно спросил:

– Па, если мы здесь поселимся, куда денешься ты?

Лю Юэцзинь остолбенел. Он никак не ожидал, что, едва они встретятся, сын займет положение хозяина. Оказавшись в комнате отца, сын четко дал понять, кто тут лишний. При этом Лю Юэцзиня взбесило, что, прогоняя его, сын явно намекал на сожительство с этой девицей. Естественно, что ни о какой невинной дружбе тут и речи не было – они давно трахались. Но не успел Лю Юэцзинь вспылить, как в разговор вступила Мадонна:

– Дядюшка, у вас тут неудобно, может, нам остановиться в гостинице?

Хотя такой вопрос давал Лю Юэцзиню возможность принять свое решение, опять-таки подразумевалось, что эта девица сожительствует с его сыном, и, похоже, уже давно. Так что Лю Юэцзинь этот момент, увы, проморгал. На дворе стояла глубокая ночь, спорить уже всем надоело, поэтому Лю Юэцзинь хмуро ответил:

– Ладно, оставайтесь здесь, у меня в Пекине есть немало мест, куда податься.

Едва Лю Юэцзинь вышел за порог, сын хлопком закрыл за ним дверь. Лю Юэцзинь оглянулся: свет в комнате по-прежнему горел, и было видно, как Лю Пэнцзюй сгреб в свои объятия Мадонну. Сквозь занавески виднелись их слившиеся воедино силуэты; потом эти двое повалились на кровать, и свет погас. Раздалось шебуршание, которое сменили стоны и вскрикивания. Лю Юэцзинь стоял как вкопанный. Нет, он вовсе не думал шпионить за сыном, просто он вспомнил, какие страсти бушевали в нем самом, когда девятнадцать лет назад он только-только женился на Хуан Сяопин. Его не то чтобы стали мучить мысли о старости, просто ему показалось, что все это происходило далеко-далеко в прошлом.

Очутившись на улице, Лю Юэцзинь вдруг понял, что идти ему некуда. Собственно, найти место, чтобы скоротать ночь, было можно. Только на самой стройплощадке имелось несколько сотен коек, так что потеснить кого-нибудь труда не составляло. Однако Лю Юэцзиню не хотелось идти в барак к рабочим. Нет, он вовсе не брезговал, но с этими людьми он как-то не мог найти общий язык. Раньше мог, а сейчас – нет. То есть болтать с ними ни о чем у него получалось, а вот говорить по душам – не очень. Этот народец любил лезть в чужие дела, разнюхивал, у кого какие неприятности, а потом разносил это в тысячах других вариантах: к одной истории примешивалась вторая, ко второй – третья и так далее. Поэтому в барак к рабочим Лю Юэцзинь решил не соваться. В то же время Лю Юэцзиня распирало поделиться с кем-нибудь всем пережитым за последний день, иначе он боялся, что его просто разорвет. Не имея друзей среди рабочих, он вспомнил одну персону, которой он мог бы довериться. То была хозяйка парикмахерской Ма Маньли. Однако сейчас, когда стрелки показывали три с лишним часа ночи, Ма Маньли наверняка уже спала. Он боялся, что, приди он к ней сейчас, Ма Маньли его прогонит. Но, несмотря на все это, ноги сами повели его в том направлении и, миновав переулок, он направился прямиком к парикмахерской. Завидев издали это заведение, Лю Юэцзинь обрадовался: он ведь думал, что парикмахерская уже давно закрыта, а тут оказалось, что в ней все еще горел свет. Он прибавил шагу и вскоре уже был на месте. Приблизившись к порогу, он снова удивился: из-за закрытой двери раздавались громкие крики. Подойдя к окну, Лю Юэцзинь увидел уже знакомую картину: к Ма Маньли снова заявился ее бывший муж Чжао Сяоцзюнь и распустил руки. Помощница Ма Маньли, Ян Юйхуань, уже давно ушла, поэтому в комнате остались лишь эти двое. Сначала Лю Юэцзинь решил, что Чжао Сяоцзюнь снова пришел требовать деньги, те самые тридцать тысяч, что вроде как занял у него младший брат Ма Маньли, и из-за этого они снова поссорились. Но кто бы мог подумать, что на сей раз у Чжао Сяоцзюня имелись другие намерения. Сильно поддавший, красномордый, он, еле держась на ногах, лапал Ма Маньли и пытался загнать ее в спальню: «Ну, один разочек, только один». Оказывается, сейчас ему понадобилась сама Ма Маньли, и он проявлял куда большую настойчивость, чем когда просил деньги. Несмотря на то что Чжао Сяоцзюнь был под мухой, Ма Маньли справиться с ним не могла. Иначе говоря, алкоголь придал ему сил, поэтому Ма Маньли, оказавшись в его руках, словно цыпленок, беспомощно трепыхала ногами над полом. Пытаясь сопротивляться, она цеплялась руками за межкомнатную дверь и, упираясь задом, верещала: «Пошел отсюда, мы уже давно развелись, это изнасилование, понимаешь ты это?» Чжао Сяоцзюнь на это бессвязно отвечал: «Значит, будет изнасилование – все как ты захочешь!» Каждый из них испытывал дверь на прочность, не подозревая о ее хлипкости. Наконец, когда Чжао Сяоцзюнь в очередной раз стал рвать на себя дверную раму, она отделилась от проема и вместе с ним грохнулась на пол. Падая, Чжао Сяоцзюнь задел головой скамейку. Скамейка развалилась на части, а сам Чжао Сяоцзюнь долго не шевелился. Ма Маньли, которая повалилась на Чжао Сяоцзюня сверху, никак не пострадала. Освободившись, она схватила с туалетного столика ножницы и пригрозила: