Шахрияр Замани - Нахид

– Нет, док, Шахлу вам лучше не раздражать, иначе плохо будет.

С громадным трудом я усаживаю Шахлу на её место. На лбу Пэжмана выступил холодный пот, и вообще ему нехорошо. Свой рисунок – фигуру женщины – он оставил незаконченным. Рисовать он её начал с ног: ступня, голень, колено… Покосившись на затылок Шахлы, спрашивает:

– Видишь, что она со мной сделала?

И поворачивает голову: я вижу, что одна половина его худого лица стала багровой. Даже жалко его.

– Вы ведь с ней незнакомы раньше были?

– Нет.

– Я так и подумал. Вы и эта вздорная баба – ничего общего. Прилетим в Тегеран – я ей вправлю мозги! Скандалистка: думает, всё позволено.

Тут мне очень захотелось поставить его на место. Ведь, как я поняла, главная его особенность – умение гнать прочь досадные мысли.

– Что же вы не закончили рисунок? – иронично спрашиваю я. – Предполагался ведь портрет Шахлы-ханум?

– Успокойтесь, милая. Вам не идёт язвительность. Это не было ничьим портретом.

Пэжман складывает листок пополам. Дразнить его мне понравилось.

– Вы правы, доктор: она опасная женщина. Лучше вырвите её из сердца. Может быть, это решит ваши проблемы.

Пригладив каштановые волосы на затылке, он отвечает:

– Вы уж меня не выдавайте. Что мне сделать, чтобы по прилёте в Тегеран это животное каким-то образом не отомстило бы мне?

– Я думаю, достаточно будет простого извинения.

Пэжман осторожно наклоняется вперёд к уху Шахлы и что-то ей говорит. Она сначала не реагирует. Потом взмахом руки показывает ему, что он прощён. И Пэжман вновь повеселел, говорит мне:

– С вашего разрешения, пойду вымою руки.

Он уходит, а Шахла занимает своё прежнее место в проходе. Она довольна.

– Куда этот пёс девался?

– Нельзя так, ты что?

Она меня щиплет повыше локтя.

– Я знаю, что это ты его науськиваешь. А мы, женщины, должны помогать друг другу.

Я не говорю ей, что попробовала подшутить над Пэжманом и что у меня это получилось.

– Зачем ты с ним так строго?

– Рядом с ним сидит девушка, – отвечает Шахла, – прекрасная, как букет цветов, но его бесстыжие глаза предпочли меня, чья юность давно ушла. И кто сказал тебе, что я с ним строга?

– Я не думаю, что Пэжман из таких мужчин, – говорю я и чувствую, что у меня затекли ноги.

Хромаю в хвост самолёта, держась за спинки кресел. Пассажиры сладко спят или пребывают в полусонном оцепенении с полуоткрытыми глазами. Звучит спокойная музыка – кажется, латиноамериканская; потом лётчик объявляет, что мы летим над океаном. Им бы только похвастать! Мысль о падении с высоты заставляет волоски на моём теле встать дыбом. Был бы день, я бы пофотографировала немного.

Дверь открывается, и появляется Пэжман; держа руки перед грудью, он улыбается мне. Я запираюсь в туалете, и от моего вида в зеркале мне становится плохо. Плешу водой себе в лицо, замечаю, что вздутие губы почти прошло. Сумочку я забыла – прах на мою голову! Причёсываюсь мокрой рукой – но это бесполезно: нужен гребень. Пытаюсь открыть дверь, и это у меня не получается. Нажимаю на ручку так, как показывает стрелка, и всё впустую. От чувства запертости накатывает истерика. Дёргаю ручку так и этак, сердце колотится, и спину простреливает боль. Лампа, свет которой похож на лунный, горит то слабее, то сильнее, потом начинает мигать. Сердце ёкает и уходит в пятки. Надо же было попасть в воздушную яму именно в это время! Я могу нажать на кнопку вызова, но не хочу позориться. Нужно успокоиться. Опираюсь локтем на дверь, а лбом на руку. Сглатываю слюну и другой рукой мягко нажимаю на ручку. Со щелчком дверь открывается.

…Доктор Шабих спрашивал: «В ванной или в душе, громкие слова читать?»

Я ответила: «Мама, Нази, сказала, что несколько раз меня слышала».

Не успела я расслабиться в кресле, как идёт красивая стюардесса с тележкой, на которой полным-полно и пьяным-пьяно. Эту бортпроводницу я ещё не видела. Её медового цвета глаза пьяны и развратны, верхняя пуговица рубашки расстёгнута. И форменный шейный платок отсутствует: видимо, их бригадир совсем потерял бдительность. Хорошо, что Шахла спит, но Пэжман с этими напитками вознамерился поработать за всех. И стюардесса расщедрилась и ни в чём ему не отказывает. А вот на три ряда впереди горит яркий свет, и я завидую тому мужчине, который уже несколько часов сидит с книгой. Наверное, если бы мы с соседями так не увлеклись беседой, тоже посвятили бы время чтению. Я достаю свою синюю тетрадку, чтобы выполнить ежевечернее задание. Да не оставит Всевышний доктора Шабиха – вспоминаю его чёрные масляные волосы с чувством благодарности за эту привычку, которую он мне привил. Перед Пэжманом два полных стакана.