Луиза Нилон - Снежинка

– Ее отец – из графства Мейо, а в Англии она родилась не по своей вине. И как бы то ни было, от наивности она избавилась.

Размякшее печенье едва не упало в чай, но я успела поймать его ртом.

– Она позволила себя мифологизировать.

– Разве это плохо?

– По-моему, да.

Билли встал и в одних носках скользнул к задней двери.

– Ты отправляешься в колледж в этом году. Если мне придется взять расходы на себя, так тому и быть. – Он нагнулся надеть ботинки. – Учись водить, а с интернетом я разберусь, – сказал он и хлопнул дверью.

Наш дом прячется в ложбине у подножия холма. Именуемого Холмом Часовщика в честь мужчины, который живет в одноэтажном доме на его вершине. Я не знаю ни его настоящего имени, ни почему его прозвали Часовщиком. Каждый день Часовщик проезжал на велике мимо наших ворот по пути в магазин за газетой. Никогда не здоровался, пахло от него старым торфом, и он единственный из всех моих знакомых курил трубку. Иногда, когда мы перегоняли стадо, Джеймс просил его постоять в воротах, и тогда я чувствовала себя обязанной с ним разговаривать, потому что он старый и одинокий. Он был немногословен, но иногда пытался угадать мой возраст. Всякий раз он ошибался в меньшую сторону и, когда я давала себе труд его поправить, смотрел с недоверием.

Луга по обеим сторонам дороги, спускающейся от дома Часовщика в деревню, пестрели от наших коров. Над кронами деревьев высился церковный шпиль. Живые изгороди были подстрижены, чтобы не загораживать пейзаж, открывавшийся между стволами двух дубов. В складке холма напротив нашего дома знак с ирландской надписью «Добро пожаловать!» приветствовал всех проезжающих нашу деревню.

Раньше на ограде возле наших ворот висела деревянная табличка. Билли вырезал ее мне в подарок на седьмой день рождения. Я очень хотела лошадь, но мама не разрешила. Вместо этого мне позволили дать имя нашему дому, что не было никаким подарком, но Билли сумел превратить в дорогой подарок то, что не стоило ни гроша. Я назвала дом так же, как собиралась назвать лошадку – Сирша, «свобода», в честь той свободы, которую мечтала ощутить, пустив лошадь галопом с холма к нам во двор.

Имя продержалось несколько месяцев, пока посреди ночи в наш сад не влетела чужая машина. Она была синяя, с поднятым спойлером, который перелетел через нашу живую изгородь, отскочив при ударе об ограду. Машина слишком быстро гнала вниз с холма; на покрытом черным льдом участке поворота ее занесло, завертело и отбросило прямо на табличку с надписью «Сирша». Погиб девятнадцатилетний парень. Иногда в годовщину его смерти родные оставляли у нашей ограды букет белых лилий. Мы смотрели, как они увядают, завернутые в грязный пластик.

В ночь той аварии мне приснился сон. В нем я была парнем и сидела за рулем. Сам сон я почти забыла, но помню, как он закончился. Я до последней секунды не видела крутой поворот у подножия холма, резко затормозила, ощутила под шинами лед – вращаться было даже приятно. В голове пронеслась прекрасная мысль. Мир закружил меня, как женщина вдруг заставляет тебя сделать оборот на танцполе, и ты чувствуешь себя немного глупо, немного немужественно, – но это не важно, это всего-навсего шалость и ты наверняка ей нравишься…

По словам мамы, я проснулась с криком прежде, чем мы услышали, как машина врезалась в ограду. Я была безутешна. Парень погиб по моей вине. Он ворвался ко мне в голову, и я помешала ему попасть в рай. Его разорвало на куски, убило вместе с машиной, обломки которой мы не переставали обнаруживать в саду. Я постоянно ревела, выла у себя в постели. Мама изо всех сил старалась меня успокоить.

Я начала ходить по ночам в трейлер. Однажды у Билли лопнуло терпение. Я сказала ему, что не могу уснуть, потому что тот парень остался у меня внутри. Дядя так сильно шлепнул меня по лицу, что я до сих пор не уверена, что это случилось на самом деле.

– Эта авария не имеет к тебе никакого отношения!.. – закричал он, а потом, закрыв лицо руками, сказал, что зол не на меня. Билли злился на мою мать.

Табличку с надписью «Сирша» мы так и не заменили. Билли о ней забыл, а я не решалась ему напомнить. Иногда по ночам мне до сих пор не спится от страха, что следующая машина, следующий призрак вот-вот потерпит крушение у нас в саду по пути к забвению.

Выглянув из кухонного окна, я увидела на заднем дворе мать. Совершенно голая, она танцевала в зарослях крапивы. Стебли тянулись к ее груди, будто пальмовые листья в руках благоговейной толпы. Мамин позвоночник изгибался, и то одно плечо, то другое точно целовало ее под подбородок. Ладони описывали полукружья, словно она брела в воде. Казалось, крапива совсем ее не жалит, но тут мама показалась из зарослей, и я увидела, что все ее тело точно ошпарено.