Шэрон Кэмерон: Свет в тайнике

Первую попытку сбежать из деревни я предприняла, когда мне исполнилось одиннадцать лет. Мама взяла меня с собой, чтобы навестить двух моих выросших и теперь работающих в городе сестер; мы отправились туда на почтовой карете. Это был, как пояснила мать, подарок в честь моего дня рождения, который приходился на Пасхальную неделю. У всех нас девятерых был день рождения на Пасху, или, по крайней мере, именно в это время мы его отмечали. У мамы не было времени запоминать, когда мы на самом деле родились, как, впрочем, и наши полные имена. Меня никогда не называли Стефанией. Я была Стефи. Или Стефуська. Но чаще всего – просто Фуся.

Будь у меня девять детей, я бы тоже не помнила, как их зовут.

Мама рассчиталась с кучером и взяла меня за руку. Кожа у нее была огрубевшая и шершавая. Мама, как правило, хорошо обо мне заботилась, так же, как и мой tatа[1] Папа ( польск .) , когда он был еще жив. Они обо всех нас заботились, но мне все равно не хотелось держать ее за руку.

Теперь мне порой не хватает ее рук.

Я упиралась и вырывалась, пока мы не оказались в центре Перемышля, и тут весь стыд от необходимости держаться за мамину руку был позабыт. Кругом грохотали по брусчатке повозки, гудки автомобилей напоминали блеяние овец. Пронзительно лязгали вагоны, паровозы извергали в небо клубы пара. И галдеж фермерш на площади, выкрикивающих цены на свой товар, звучал намного приятней куриного кудахтанья. Все эти звуки складывались в изумительную музыку. В игру духового оркестра. В симфонию.

Мы делали покупки в ларьках на улице и в магазинах с нарядными витринами. Платье для мамы, туфли для меня и капор для малышки Хелены. Я гладила пальцами красные шелковые ленты и блестящую серебряную обертку шоколадки. Сестры угостили нас изысканным обедом, то есть мясными консервами вместо привычного куска мяса, сервированными на чистой скатерти в их съемной квартире на третьем этаже. Мама задыхалась, карабкаясь сюда по лестнице, а мне хотелось тут же сбежать вниз по ступеням, чтобы только снова подняться наверх.

После обеда мама и сестры пили чай, а я, прижавшись носом к оконному стеклу, впитывала в себя все происходившее на улице и, когда пришло время прощаться, разрыдалась. Я умоляла. Топала ногами. Угрожала и упрашивала оставить меня здесь. Сестры будут не против. Со мной не будет никаких хлопот. Тем не менее я уже доставила массу беспокойства, и мамины жесткие руки втащили меня в почтовую карету.

Прошло полтора года, прежде чем мама позволила мне снова поехать с ней в город. На этот раз, когда я вновь очутилась на шумных улицах Перемышля, мне было уже почти тринадцать. Я стала старше. Умнее. Лиф платья стал мне тесен. И я уже знала, как надо будет вести себя с матерью. Шепотом переговорила с сестрами; они уже были подготовлены письмом, которое я отправила им за месяц до поездки. После обеда аккуратно вытирала уголки рта, плотно сдвигала ноги, смиренно пила чай и молча слушала мамины разговоры. И, когда уже почти подошло время, чтобы идти на остановку почтовой кареты, я заявила маме, что никуда не поеду.

Мама просила меня, умоляла. Даже немного поплакала. Она не стала топать ногами. Я объяснила ей, что Марыся нашла для меня работу.

– Это правда, мама, – подтвердила Марыся. – Пани Диамант требуется девочка. Это всего через несколько домов от нас.

Я добавила, что Андзя устроила для меня постель за диваном.

– Я положила два одеяла, мама. И прослежу, чтобы она ходила к мессе каждую неделю, – сказала Андзя.

Я обещала маме, что часть своего жалованья буду отдавать сестрам за еду. И что даже больше буду отсылать домой, чтобы мама смогла нанять еще одного помощника. Или купить больше кур, если захочет.

– Это ведь будет неплохая помощь, правда, мама? – улыбнулась Марыся.

– Но, Фуся, как же быть со школой? – волновалась мама.

Я разгладила складки платья.

– Перемышль будет моей школой, мама.

На этот раз она села в почтовую карету без меня.

В свой первый трудовой день я вприпрыжку отправилась в лавку Диамантов, успев по дороге спугнуть прохаживавшихся по тротуару голубей, сунуть нос в узкие проулочки между домами, полюбоваться на витрину фотоателье и поиграть с бездомной кошкой. Звон колоколов рвался ввысь – в бездонное, пронзительно голубое небо.

Я распахнула дверь в магазин, и навстречу мне звякнул теперь уже гораздо меньшего размера колокольчик. Женщина, уютно устроившаяся позади прилавка, подняла на меня глаза. В воздухе стоял запах свежего хлеба, яблок, оберточной бумаги, шпагата, а на полках за стеклом тянулись бесконечные ряды шоколадок в обертках. Пока я стояла, раскачиваясь на носках, посреди этого великолепия, женщина оглядела меня с головы до ног. Ее обширный зад свисал по бокам стула, на котором она сидела.