Виена Дэй Рэндел - Последняя роза Шанхая

Ускорив шаг, я поднялась на лестничную площадку у главного входа в отель и вошла внутрь через вращающиеся двери. Порыв теплого воздуха встретил меня в вестибюле. Выдохнув, я развязала шарф и окинула взглядом дорогие персидские ковры, сверкающий мраморный пол, роскошные бордовые кожаные диваны в стиле «Честерфилд» и букеты свежих роз и гвоздик, расставленные в высоких темно-синих вазах. Я обожала этот отель. До войны я часто баловала себя, бронируя «Якобинский» номер, один из вычурных люксов отеля с уникальным французским декором.

Я не видела Сассуна, но на диване сидел светловолосый мужчина, одетый в серый фланелевый костюм, похожий был у моего жениха, и хмуро смотрел на меня. Рядом с ним трое мужчин в синей униформе Четвертого американского полка морской пехоты. Они, должно быть, услышали выстрел, перестали курить свои сигареты и тоже повернулись ко мне. Они выглядели раздраженными, словно я была незваным гостем, который только что ворвался в их столовую.

Я задумалась, считали ли они, что я имею какое-то отношение к стрельбе снаружи, но, скорее всего, они испытывали недовольство, потому что я была единственным китайским гостем в вестибюле. Мне нужно было быть осторожной. Все знали, что китайцы и иностранцы были подобны соли и сахару, которые нельзя смешивать, поскольку иностранцы, жившие в международном Поселении, считали местных жителей досадной помехой, а мы сторонились их как врагов. Эти мужчины в вестибюле меня не знали, но люди в Шанхае, включая Сассуна, были высокого обо мне мнения.

И я пришла в своем как обычно элегантном наряде: сшитом на заказ красном платье с разрезом до бедра и роскошном черном норковом пальто с воротником-смокингом. Из украшений на мне были золотые серьги в форме листочков, золотое ожерелье и дорогая сумочка. В Шанхае было не так много девушек, подобных мне – молодых, стильных, богатых, осмелюсь сказать, красивых и хватких благодаря многолетнему опыту управления ночным клубом. Я знала, как обращаться с самыми разными людьми.

Я не виляла бедрами, как кокетка, не опускала глаза, как служанка, не улыбалась, как девушка по вызову. Вместо этого, подняла свободную руку, вежливо кивнула им, как деловая женщина, коей являлась, и произнесла на безупречном американском английском:

– Добрый вечер, джентльмены. Как дела?

Ответа не последовало. Меня это вполне устраивало. Пройдя мимо них, я пересекла вестибюль, отмахиваясь от коридорных в бежевой униформе, которые предлагали свою помощь. Сассун, живущий в пентхаусе на одиннадцатом этаже, велел встретиться с ним внизу, но сам еще не спустился. Я была только рада, поскольку мысли о его пресловутом увлечении фотографией и его просьбе все еще крутились у меня в голове. К тому же, мне необходимо было улучить момент, чтобы попросить об одолжении и не выглядеть при этом униженной.

Я направилась к креслу возле лифта, откуда, пошатываясь, вышли двое белых мужчин с бутылками пива «Пабст» в руках. Их потные лица и остекленевшие глаза говорили о том, что они были пьяны. Тот, что с бритой головой уставился на меня. До меня донеслось бормотание на английском:

– Собаки и китайцы не допускаются в этот отель.

Случись это в моем клубе, я приказала бы выпроводить этого человека вон. Я бросила на него презрительный взгляд, переложила сумочку в левую руку и двинулась в сторону «Джаз-бара» в конце вестибюля. Не успела я сделать и пары шагов, как в воздухе промелькнула бутылка и ударила меня по голове. В ушах раздался взрыв оглушительного хохота, я почувствовала головокружение, но видела, что в освещенном вестибюле ничего не изменилось, и никто не обратил внимание на произошедшее. Ни блондин во фланелевом костюме, скрывший лицо за журналом, ни американские морские пехотинцы, исчезнувшие в «Джаз-баре», и уж тем более ни старик с толстой шеей, который хлопал в ладоши, как будто смотрел развлекательное шоу.

Мне в любом случае не понадобилась бы их помощь. Сохраняя хладнокровие, я положила одну руку на талию, а другой ощупала свой пульсирующий лоб. Когда я почувствовала на пальцах что-то вязкое, меня охватила паника – моя внешность значила для меня все.

– Вы ударили меня! Я вызову полицию.

– Валяй. Они заберут тебя в тюрьму. – Мужчина, который запустил в меня бутылкой, хохотнул, а затем они начали скандировать:

– Тюрьма, тюрьма, тюрьма.

Я ненавидела, когда меня запугивали, но все в Шанхае знали, что полицейские-сикхи в международном Поселении были предвзяты, и мы, местные жители, проигравшие войну, не могли рассчитывать на них, ожидая какой-либо справедливости. Черт с ним, с Сассуном. Я просто хотела выбраться оттуда. Я развернулась, но мои высокие каблуки каким-то образом скользнули по груде осколков, и я с глухим стуком упала на пол. Это было унизительно.