И они пришли к комнате, которую Косма называл своей библиотекой, хотя я не могу себе представить, чтобы он когда-нибудь читал книгу. По реакции взрослых Феликс заметил, что впереди что-то особенное, и протиснулся между ними вперёд.
Особенное было то, что там стояла его мать, нагнувшись над тяжёлым кожаным креслом, расставив ноги, юбка сзади задрана вверх. У мужчины позади неё были спущены брюки до колен. «Я тогда не понял, что он с ней делает. Моей первой мыслью было, что она в чём-то провинилась и теперь её за это бьют по голой заднице». Он был рад, что я не вижу в темноте его лица.
«Должно быть, тебе было плохо, – сказал я. – Наверняка последовала ещё и жёсткая разборка».
Феликс отрицательно помотал головой. Это движение я скорее угадал, чем увидел. «Не было никакой разборки», – сказал он.
«Вообще никакой».
«И это как раз и было самое худшее».
Косма не разъярился, не бросился на обоих, ни на свою жену, ни на мужчину, с которым она ему изменила. Он засмеялся, как смеются, желая стушевать некоторое смущение, и затем расшаркался, как на уроке танцев, и сказал: «Пожалуйста, не отвлекайтесь». И все снова вышли, главврач впереди, ассистенты за ним, и если кому-то и было стыдно от этой встречи, никто не показал вида. «Как будто не случилось ничего плохого, кроме опрокинутого бокала с вином, – сказал Феликс. – Того, что благовоспитанный человек вежливо не заметит».
Потом его мать подала на развод, «она подала, не он». Феликс рассказывал об этом без эмоций, будто это его совсем не задевало. Она вышла замуж за другого, не за того из библиотеки, а ещё через два года уже за следующего.
«Знаешь, что в этом большее всего? – сказал Феликс. – Что здесь нет никого, кем можно было бы гордиться».
Без этой фразы я бы, может быть, не сделал этого.
Мы потом поменялись местами, что было непросто сделать в темноте. Хотя об этом не говорилось, мы не хотели невзначай коснуться друг друга, слишком интимной была для этого ситуация. Как после тренировки выходишь из душа голый и огибаешь всех подальше, пока не оденешься.
На софе я не сразу нашёл подходящую позу. Сперва скрестил руки на груди, но потом вспомнил, как сложили руки моей матери в гробу. Вытянуть руки по швам – это было лучше, хотя и казалось мне немного искусственным. Засыпаю я всегда на боку, подогнув ноги. Я где-то читал, что индейцы так делают. Из этой позы быстрее всего вскакиваешь в случае опасности.
Я не догадывался, о чём меня спросит Феликс. И тем более не знал, что я ему отвечу так, как потом ответил.
«Готов», – сказал я.
И Феликс: «Что есть твоя самая большая тайна?»
300
Я рассказал ему всё. Всё, всё, всё.
Как я стал Андерсеном, и кем я был перед этим.
Всё.
Килиан, Йонас, Дамиан.
Однажды начав, я уже не мог остановиться. И не хотел.
Рассказал ему, в каких обстоятельствах понадобилось быть кем-то другим. Как я продумывал всё до мелочей. Как точно планировал. Не сделал ни одной ошибки.
Потому что я не такой поверхностный человек, как его отец, который приходится мне сыном, а продумываю всё до конца. Потому что я тот человек, которого он может взять себе за образец. Которым может гордиться.
Чего ему всегда так недоставало.
Я перечислил всё, чему у меня можно поучиться. Тот удар, которым я сразил Никласа и того мальчика в боксёрском клубе. Я всё это могу ему показать. Объяснить. Что происходит при этом с сосудами в брюшной полости и с кровоснабжением мозга.
Я рассказал ему про Дядю Доктора, каким он был плохим врачом, хотя и принял однажды роды. Как мы над ним тайком посмеивались, потому что его руки всякий раз дрожали, когда он смешивал два средства для укола.
Про Бойтлина и Ягнёнка-беее.
Как я стал первым учеником в классе, чтобы мне купили собаку, и как легко это достигается, когда уже однажды всё выучил и не забыл.
Как я воспитал в Ремусе послушание, и почему ему пришлось стать неизбежной убылью войны.
Как топил в реке щенков отец Конни Вильмова.
Насчёт Хелене и Арно я рассказал ему что они значили для меня так же мало, как его родители для него. Как я очнулся в животе у Хелене и не знал, где я.
Всё, всё, всё.
Про орден красного орла и мишку, которого можно было начинять деньгами. Про омерзительную женщину в подземном переходе и про мальчика, который обирал первоклашек. Как ловко я тогда устроил, чтобы его действительно поместили в воспитательный дом, – а я просто перестал воровать в магазинах после того, как его арестовали.
Читать дальше