Гленнон Дойл Мелтон - Держись, воин! Как понять и принять свою ужасную, прекрасную жизнь

По пути мы делали остановки для отдыха. Каждые несколько часов устраивали остановки возле огромных палаток, где нас поджидали медики-волонтеры. Они перевязывали наши раны, пока механики возились с велосипедами. Заболевших отправляли в больницу. Во время таких стоянок я подкреплялась, плакала и кляла все на свете. Я постоянно была потной, и на лице появились угри. Это было ужасно, потому что в нашем пробеге принимал участие классный парень, который присматривал за мной. У меня в кармане велосипедных шортов лежало маленькое зеркальце, хотя это было страшно неудобно. На каждой остановке я вытаскивала зеркальце и маскировала прыщи, прежде чем симпатичный парень успевал ко мне подойти. Дана не одобряла моего поведения. Она судорожно глотала воздух и поливала себя водой из бутылки.

– Вы только посмотрите на нее, – возмущалась она. – Мы УМИРАЕМ, а ТЫ ДУМАЕШЬ О ПРЫЩАХ!

– НО НАС ЖЕ НИКТО НЕ ЗАСТАВЛЯЕТ УМИРАТЬ ПОКРЫТЫМИ ПРЫЩАМИ, ВЕРНО? – отвечала я.

И после такого обмена любезностями отправлялась на свидание.

Да, я сделала это! Запишите на мой счет несколько баллов за участие в этом благотворительном заезде.

Тем не менее нам приходилось ехать часами. Часы и часы – больше ничего, кроме палящего солнца, боли и сожалений. Единственное, о чем можно было думать, – это о том, как взять назад свое обязательство по участию в этом идиотизме. А потом посреди полного отчаяния возникла гора. На горизонте появилась гора – как дурная шутка. Гора за горой. Снова и снова. Именно тогда, когда ты думала, что все уже позади. Гор больше просто не может быть! И тут же появлялась следующая. Я безумно злилась. СТРАШНО ЗЛИЛАСЬ. Бог, ну за что мне все это??? Еще одна идиотская гора прямо сейчас? Когда все и без того ЧЕРТОВСКИ ПЛОХО? КОГДА МЫ ПЫТАЕМСЯ СДЕЛАТЬ ЧТО-ТО ВАЖНОЕ И ХОРОШЕЕ?

Проблема заключалась в том, что нельзя выбыть из состязания. Даже такие, как я, не могли этого сделать. Нет, нам никто не запрещал. Мы просто это знали. К тому же, я просто не смогу въехать на очередную гору. Просто не смогу. Моя душа была готова к подвигам, но тело почти умирало. И к очередной горе я подъехала совершенно без сил. За мной на своем велосипеде ехал худой, бледный, лысеющий мужчина. Щеки и глаза у него были такими впалыми, что напоминали пещеры. Мышцы на ногах казались нарисованными. Мышцы да кости. Худой и маленький, как жокей. Я смущенно посмотрела на него, а он положил руку мне на спину. Он понял мою боль и сказал:

– Передохни немного. Я буду тебя толкать.

Я расплакалась и расслабила ноги, позволив ему толкать меня. Непостижимо, как он это делал, как ему удавалось вести свой велосипед и толкать меня в эту гору, держась одной рукой за руль, а второй придерживая меня за спину. И мы сумели добраться до вершины, хотя и медленно… Я пробормотала: «Спасибо!» – а он посмотрел мне прямо в глаза и ответил: «Спасибо ТЕБЕ!». И покатил вниз по холму, чтобы поддержать другого участника, который не мог самостоятельно подняться в гору. Я повернулась, чтобы посмотреть на него, и увидела не меньше двадцати этих ангелов – двадцать мужчин поддерживали других женщин, толкали их вперед и вверх. Они стояли у основания самых высоких подъемов на маршруте. Знали, что нам никогда не преодолеть их самостоятельно, и приехали, чтобы поддержать нас. Каждый поддерживал кого-то одного, потом спускался за следующим, и следующим, и следующим… Пока мы все не оказались на другой стороне горы – все вместе.

Потом я узнала, что их называют «ангелами СПИДа». Все они были больны. Многие умирали от СПИДа. Но они участвовали в каждом благотворительном заезде, помогая здоровым участникам преодолевать подъемы.

Понимаете? Они умирали. Но они были самыми сильными. Слабые становились сильными. До сих пор это не умещается в моей голове. Но когда эти мужчины помогали мне добираться до вершины очередной горы, я чувствовала себя, как в раю.

Когда мы добрались до финиша в Вашингтоне, я вновь почувствовала себя в раю. Там были тысячи нас – и тысячи их. На улицах Вашингтона собралось множество народу – улицы были буквально запружены людьми. Все они кричали, плакали и поддерживали нас. Радость их была оглушительной. И все эти крики слились для меня в единый гул. Сквозь слезы я видела этих людей, но не могла их слышать. Они пришли поддержать нас, потому что мы сделали это во имя любви. Совершили нечто очень трудное, по-настоящему трудное, и они хотели поблагодарить нас и почувствовать свою сопричастность. В толпе я увидела своих друзей. Они держали плакат: «МЫ ТАК ГОРДИМСЯ ТОБОЙ, ГЛЕННОН!». Я увидела сестру, папу и маму. Они тоже держали плакаты, но забыла, что на них было написано. Помню только их лица с невыразимой радостью и счастьем. Люди свистели, звонили в колокольчики, кричали в мегафоны: «МЫ ЛЮБИМ ВАС!». Нас встречали команды чирлидинга, пожарные машины включили свои сирены. Дети держали плакаты: «ГОСПОДЬ, БЛАГОСЛОВИ ВАС, ГЕРОИ! ГОСПОДЬ, БЛАГОСЛОВИ ВСЕХ НАС!». Я не видела ни одного человека – ни слева, ни справа, ни позади, ни впереди, – кто не плакал бы. Когда нам удавалось удерживать равновесие достаточно долго, мы хватались за руки других участников заезда. Невыносимо было ехать в одиночку. Наши слезы и пот смешивались со слезами и пóтом других. Мы пожимали руки детей, которые хотели нас коснуться, и передавали им свои слезы и пот. И было неважно, геи мы или обычные люди, молодые или старые, здоровые или умирающие. Мы сделали что-то настоящее. Это было чертовски тяжело, но мы финишировали. Вместе.