Михаил Блехман - Небеса в единственном числе

– По-моему, Пушкин хотел похвалить Петра и то, чт отот сделал. Город вот построил… Не зря же он говорит «Люблю тебя, Петра творенье».

Саша сердито усмехнулся – сердито не на меня, разумеется:

– Аня, скажи, пожалуйста, как будущая мать будущему отцу, чт оважнее: то, что родители хотели, скажем, девочку, или то, что у них родился, скажем, мальчик?

Я кивнула и захотела мальчика, но Саше об этом не сказала – наверно, чтобы он не подумал, что я вздумала любить ушами.

– Мне совсем не интересно, – добавил он, – чего якобы хотел автор, в данном случае Пушкин. Главное – то, чт оу него получилось. А у него в данном случае очень даже получилось. Получилось объяснить, кем был Пётр Первый: насильником и убийцей, самовлюблённым, как все диктаторы. И таким же диким, как то жуткое наводнение. Я считаю «Медного всадника» началом нашего Серебряного века. Без этих стихов разве наступил бы Серебряный век? Чтобы сказать своё слово, нужны звуки, из которых это слово сложится. «Медный всадник» – азбука звуков для нового слова, азбука языка Серебряного века. Это вам, – чего это он со мной опять на «вы»? – не виртуозно-тривиальный «Онегин» с полукрепостной Татьяной, которую кто-то кому-то «отдал», и не бахчисарайско-цыганские роковые страсти, из которых могли произрасти максимум индийские двухсерийные фильмы, а уж никак не Серебряный век.

Я рассмеялась:

– Предлагаешь вытянуть «Онегина» в одну прозаическую строку и убедиться, что в нём нет смысла? То, чт онельзя сказать прозой, не следует говорить стихами?

Саша удовлетворённо, но не снисходительно кивнул:

– Ты читала Писарева.

– В восьмом классе, – подтвердила я. – Хорошо, что мы его не проходили. Зоя Павловна мне его дала почитать не по программе. Это моя учительница русской литературы.

– А «Медный всадник», – продолжал Саша, – от вытягивания вытянет ноги. В этом, думаю, отличие стихов от рифмованной прозы, какой бы навязанной и вставленной в программу она ни была.

– Но всё-таки Пётр Первый – всеобщий кумир, как ни крути.

Он пожал плечами:

– Я совсем даже не ревизор и не комиссар Фурманов и не считаю Александра Македонского героем, ломай стулья или не ломай. В этой же категории у меня – Пётр Алексеевич Великий, Иван Васильевич же Грозный, Наполеон без отчества Бонапарт и прочие вершители, свершители и сокрушители. Их наберётся на целый народ, и не один, но что толку от такого народа?

– Отвергаешь роль личности в истории?

Саша допил шоколад, у него и у меня постепенно превратившийся в какао.

– Какие же это личности? Александр II – личность, и поэтому памятника ему нет. Личность отличает от безликости наличие уникального лица, а диктаторы – все на одно лицо: и они сами все как один, и те, кому они диктуют. Хотя многие воспринимают диктат как необходимый и полезный диктант с работой над собственными же ошибками. Эти многие уверены, что вся их жизнь – сплошная ошибка, вот и работают над ней не покладая рук и складывая г оловы.

Мне захотелось успокоить его, хотя он выглядел спокойным, но я риторически спросила:

– Ты собираешься всё это защитить?

– Те, кто ставит памятник диктатору, – не ответил Саша, – думают, что это памятник спасителю. Но Спаситель приходит туда, где нет заранее подготовленной почвы. А диктатор приходит только на заранее выложенный для него асфальт или брусчатку. Как Пётр Алексеевич, изничтоживший пятую или даже четвёртую часть населения России для прорубания уже давно открытого, хотя и не распахнутого окна. Как и его «тишайший» папенька со своим верным опричным патриархом Никоном.

– Ты и вправду думаешь, что диктатор приходит туда, где его уже ждут?

– Конечно! Ждут и заждались. Собственно говоря, диктатора ждут всегда, сколько бы ни заявляли обратное. А Спасителя никто не ждёт, хотя распинаются, что ждут. Впрочем, распинаться и распинать – это они умеют.

«Я более чем такого же мнения, – подумала я, – мы с папой это обсуждали, когда он ещё был жив, но, как сказала бы Гельфанд, кт она меня нападает, чтобы я это защищала? Впрочем, пока не защищаешься, они не нападают… Может, всё-таки передумает защищаться?»

Зачем защищать банальность? Она сама постоит за себя, защитится от кого и чего хочешь – ст оит только захотеть. Мне, правда, не хотелось – особенно после встречи с Аней.

Я посмотрел на себя в зеркало и расхохотался так, что оно чуть не треснуло изнутри. Часы временно остановились, посмотрели на меня, хохочущего с обеих сторон зеркала, и поспешили вперёд, навёрстывая упущенное.