Дидье Декуэн - Среди садов и тихих заводей

В ответ буси начинали ворчать и размахивать кулаками, бестолково молотя ими по воздуху. Попав ненароком им под руку, Садако падала, свернувшись клубком, точно морской еж. А когда вставала, весь подбородок у нее был розовый от крови вперемешку со слюной.

Утираясь изнанкой рукава, окамисан объяснила, что эти люди защищали владения, семейство и самого Ясукуни Масахидэ, местного богатого землевладельца, уже не раз подвергавшегося нападениям пиратов, заполонивших Внутреннее море. А поскольку этому человеку принадлежал и Приют Заслуженного Воздаяния, стало быть, он тоже находился под защитой его буси.

– Так вот, – продолжала Садако, – этой ночью, примерно в час Тигра [33] Время между тремя и пятью часами утра. шайка пиратов переправилась на камышовых плотах через пруд, пытаясь подобраться к трактиру. Но не успели они напасть, как выскочившие из леса буси отбросили их.

Воздух рассекали стрелы и клинки катан [34] Катана – длинная японская сабля. .

Стычка живо обратилась в настоящую бойню, и захватчики потеряли девятерых – их головы теперь валялись в камышах на пруду. А недобитки, недолго думая, пустились наутек.

После этого, понятное дело, буси затеяли праздновать победу – и нарезались до полного бесчувствия; потом их стало выворачивать наизнанку, и весь дом наполнился зловонием их испражнений – его занесло снаружи сквозняком через соломенную крышу.

– А я ничегошеньки не слышала, – сказала Миюки.

– Видать, дорога вас вконец измотала. Вопреки расхожему мнению, усталость сковывает не только члены. Органы чувств тоже слабеют. Язык совсем не ворочается во рту и теряет вкусовые ощущения… Останавливался у нас как-то один лошадник, так он был до того обессилевший, что даже не чувствовал горечи.

Вот и переутомленные глаза: когда у них больше нет сил вращаться и глядеть по сторонам, они могут смотреть только прямо, как у воина в плохо пригнанном шлеме, который не видит, что творится сбоку.

То же и с обонянием. Когда от крайней слабости у нас замедляется дыхание, мы начинаем томно дышать – выдыхаем воздух быстрее, чем вдыхаем, и теряем способность наслаждаться летучими запахами, которые его насыщают. Знавала я одну женщину – госпожу Акадзомэ Ринси, так вот в ту пору она, сказать по правде, была почти при смерти, потому что до того изнемогла, что еле-еле дышала: крылья носа у нее совсем сомкнулись, как створки раковины у морской улитки на крепком ветру. Она погибла во время пожара в собственном доме, бедняжка, потому как не учуяла запаха дыма. Так, может, то же случилось и с вашими ушами – вы попросту оглохли от изнеможения?

Тем же мягким, нравоучительным тоном, каким она только что расписывала последствия усталости, окамисан напомнила Миюки о своем предложении добраться до реки Катасэгавы вместе с монахами-паломниками, державшими путь на Эносиму.

Но, невзирая на опасности, сопряженные с переходом, притом без всякой защиты, по территории, кишащей пиратами, которые после ночного разгрома, верно, озлобились еще пуще, молодая женщина снова отклонила ее предложение. Помимо того что полагаться на защиту монахов было бы с ее стороны довольно опрометчиво, паломники могли замедлить ее продвижение, потому как наверняка останавливались бы у каждой стоявшей на краю дороги хокоры [35] Хокора – маленькое святилище, посвященное одному из ками. , под каждым деревом, каждой скалой, у каждого источника и каждой лисьей норы, если та показалась бы им местом обитания какого-нибудь ками. В те времена в Японии царил культ восьмисот божеств – даже простая сандалия из рисовой соломы, брошенная на обочине, могла служить обиталищем какого-нибудь духа.

Акиёси Садако не настаивала. Она поблагодарила Миюки за то, что та остановилась в Приюте Заслуженного Воздаяния. Потом прижала руки к коленям, опустила глаза, согнулась перед нею в поклоне и несколько мгновений оставалась в таком положении.

Поскольку еще никто не относился к ней с таким почтением, Миюки смутилась, не зная, как надо поступать в подобных случаях. Между тем окамисан выпрямилась и тут же снова склонилась в поклоне – Миюки сделала то же самое.

Садако раскланивалась плавно, изящно, а Миюки – натужно и принужденно. Но у хозяйки трактира не саднили плечи от бамбуковой жерди с отяжелевшими под весом карпов вершами на обоих концах, обмазанными глиной и наполненными водой.

Порывшись в пачке денег, которыми снабдил ее Нацумэ – на дорожные расходы, Миюки извлекла из нее простой вексель.