Джонатан Литэм: Сады диссидентов

Вот это-то и было настоящей пыткой на том судилище!

И вот теперь, в ночь ее настоящего и окончательного отлучения от партии, Роза Циммер стояла на заднем крыльце своей квартиры вместе с Солом Иглином, и их окутывал прохладный и ароматный вечерний воздух, даря ложное спасение от давящей, лишенной кислорода атмосферы кухни. Невинный гомон отовсюду долетавших голосов отнюдь не был таким уж невинным. Все Сады ополчились против Розы. Теперь наконец до нее дошел смысл слов, которые Иглин обронил еще в телефонном разговоре. Он тогда сказал, что они с товарищами зайдут к ней сразу после другого “собрания” (ох уж этот растяжимый и зловещий эвфемизм!), которое пройдет совсем рядом. Можно не сомневаться: то собрание напрямую касалось ее, Розы. Значит, на нее снова донес кто-то из соседей. Но кто? Ха! Скорее стоило задаваться вопросом: кто из ее соседей еще не доносил на нее? Роза ощущала мощь этой мертвой утопии: все Солнечные Сады уже прогнили, готовясь рухнуть под натиском надвигающегося разочарования, и искали козлов отпущения, чтобы свалить на них всю глупую вину за собственные напрасно загубленные жизни.

В Садах уже было холодно.

И холод обещал лишь усилиться.

Никто из здешних обитателей еще не знал, что американский коммунизм больше не проснется после зимы этого года. Ну какая же красота! Ведь Розу – после всего, что она видела и что сделала, – вышвырнули из партии за считанные месяцы до того, как Хрущев, выступая на очередном съезде в СССР, открыто заговорил о сталинских чистках. За считанные месяцы до того, как слухи о его докладе перелетели через Атлантический океан и обожгли уши преданных идеям коммунизма американских простофиль. А затем появился и сам его доклад – его перевод напечатали в “Нью-Йорк таймс”. Как приятно было бы посмотреть на подлые глаза ее трезвомыслящих и надменных палачей, ждавших сейчас на кухне ее возвращения, в тот день! Но нет – расправа над ней стала последним славным деянием (по крайней мере, последним, какое Розе пришлось лицезреть) этих высокомерных негодующих призраков – мертвецов, которые еще сами не знали, что умерли.

В тот вечер этого еще не знал ни один из них.

Сол Иглин снова принялся вести светскую болтовню, чуть ли не флиртуя с ней – теперь-то, когда они остались наедине.

– И как же ты познакомилась с этим своим полицейским, а, Роза?

– В отличие от тех, кто живет исключительно в своей воображаемой Москве, я горжусь тем, что живу в районе, который населяют еще и итальянцы, ирландцы, негры, евреи, а изредка и крестьяне с Украины. Да ты сам разве не из украинцев, Сол?

Он лишь улыбнулся.

– И я не витаю в облаках – я уверенно топчу ногами тротуары Куинса. Мои убеждения вовсе не избавляют меня от ответственности перед бедными и попранными людскими душами, перед теми, кого я вижу на каждом шагу.

– Ты имеешь в виду свои обходы? Как там это называется – “Гражданский патруль”?

– Именно так, Гражданский патруль.

Так, вскользь и с недомолвками, они касались тех фактов, которые Сол Иглин наверняка уже знал по ее партийному досье. Впрочем, существование такого досье Сол упорно отрицал, а Роза никогда не могла бы доказать, но все же верила в него как в некую непреложность – точно так же, как в детстве должна была верить (хотя, вопреки воспитанию, и не верила) в незримого Яхве или в то, что ее собственное имя записано в священной Агаде, запертой в синагоге, в шкафу розового дерева. Из этого-то досье Сол наверняка уже знал, что Роза закрутила роман с чернокожим лейтенантом полиции после того, как втерлась в ряды недавно возникшей организации районных наблюдателей Саннисайд-Гарденз и назначила саму себя посредником между этой организацией и местным полицейским участком. Быть может, Сол воображал, будто ее участие в обходах Гражданского патруля было просто тщательно спланированной уловкой? Хитростью, придуманной затем, чтобы подобраться поближе к женатому мужчину, к которому она давно воспылала вожделением? Да пускай Сол думает что хочет. Нет, до того дня Роза ни разу даже не видела Дугласа Лукинса.

Она снизошла до обороны:

– Это Соседский дозор, Сол: соседи сообща обходят округу, вот и все. Рабочие помогают другим рабочим, чтобы тем не было неуютно возвращаться домой из надземки после ночной смены.

– Когда гражданские лица сбиваются в марширующие общества и перешептываются на перекрестках с людьми в сапогах, то кое-кто из нас невольно вспоминает о коричневорубашечниках.