Мишель Ростен - Звезда и старуха

– Давай сымпровизируем вместе, смелей!

Постановщик в панике отпрянул, отказался: нет-нет, он недостоин играть с ее величеством даже понарошку. Пробормотал извинения, захлопнул крышку и был таков, стесняясь обнаружить собственные музыкальные способности. Раздосадованная Одетт смягчилась, решив, что это дань уважения (жалкий безвестный постановщик versus знаменитая исполнительница).

Она тоже постаралась наградить постановщика несуществующими достоинствами. За нашим великодушным всепрощением зачастую кроется недопонимание.

– Поскорей бы на сцену, там ты увидишь, – ничего, что я говорю тебе «ты»? – увидишь настоящую Одетт!

Она говорила о себе в третьем лице и «тыкала» чуть ли не всем вокруг.

Одетт принялась подробно пересказывать свою биографию, всю сказку от начала и до конца: как страстно любила музыку с детства – крошечный вундеркинд с печеньем в кармане [49], – как сутки напролет занималась с неутомимым энтузиазмом, как выиграла Кубок мира среди аккордеонистов [50], стала знаменитостью, любимицей публики, познакомилась с сильными мира сего – и так далее и тому подобное. Они промчались с быстротой велосипедистов, участников «Tour de France» [51], от ее первых скромных выступлений к вершинам славы: телевидению, Бежару [52], «Олимпии». Постановщик верил каждому слову и увлекся, по-настоящему увлекся – Одетт умела рассказывать, как никто другой, занимательно, живо, дьявольски остроумно. Накладывая лак, слой за слоем, она неизменно добивалась своего. За внутреннюю свободу и непосредственность постановщик готов был простить ей все прегрешения против вкуса, кроме крикливой гирлянды, само собой.

Они беседовали уже не меньше часа, как вдруг пожилая дама допустила промах, намекнув, что она куда моложе, чем кажется. И добилась обратного результата: постановщик впервые всерьез задумался, сколько же ей лет на самом деле. Спасите-помогите! Одетт, должно быть, уже за восемьдесят! Она заметила испуг в глазах собеседника и немедленно вразумила его, сразив неожиданным аргументом, что противоречил всему предыдущему:

– Запомни хорошенько: музыка вечна, у звезд нет возраста. В этом вся суть. Разгадка проста: Одетт навсегда Одетт!

Трехгрошовая истина, зато к месту. Одетт взяла постановщика за руки, и они в два голоса пропели хвалу вечной музыке. Старость и смерть на сегодня вычеркнуты из списка.

Они хором обманывали себя.

В четыре часа дня Одетт предложила прерваться и перекусить.

Попросила домработницу принести чашку кофе. Всего одну.

– Я не пью ни кофе, ни чая, иначе вообще не усну.

Одетт удовольствовалась водой и печеньем. Полностью размочила печенье в воде, получилась неаппетитная бурда. Оказалось, что провести tea time [53]со звездой не так уж приятно. Старушка бестрепетно проглотила бурду, и постановщика снова затошнило. Она почувствовала, что он напрягся, и отважно призналась:

– Из-за временной вставной челюсти я пока не могу жевать. Не пугайся, к выступлению мне сделают импланты, самые лучшие, публика ничего не заметит. Стоматолог обещал, что с ними я смогу перемалывать камни. Не нужно будет класть зубы на полку.

Сообщив про вставную челюсть, звезда посвятила постановщика в свои закулисные тайны. И он мгновенно про себя набросал новый сценарий будущего спектакля: Одетт – знаменитость и человек, бессмертная звезда и обычная женщина, ее достоинства и слабости, достижения и провалы, глянцевая оболочка и душевная сущность, вечность и конечность… Одетт расскажет историю своей жизни, и все увидят не только диву, к которой привыкли, но и старую даму, какой она теперь стала.

Постановщик оживился, разгорячился. Отличная идея для мюзикла!

Первоначальный сценарий, предложенный им Одетт, был совсем другим. Тогда он думал лишь об одном: примирить икону популярной музыки с музыкой настоящей. Во время выступления она, по его замыслу, должна была расширить репертуар, изменить его до неузнаваемости, то и дело переходить от эстрады к классике и к современным авторам. Столкновение разных стилей в программе будет неожиданным, порой ироничным. Давние почитатели Одетт удивятся не меньше ценителей современной музыки. Мы обрушимся разом на косность любителей народных танцев и слепоту упертых снобов. Это будет бенефис и одновременно бой с предрассудками всех видов и мастей.

– После вашего выступления никто ни о чем не сможет судить a priori [54].

Одетт же считала, что лучше ее обычного гала-концерта ничего и быть не может, хотя можно прибавить к постоянному репертуару пару классических пьес и, вполне вероятно, что-нибудь современное, написанное специально для нее. Немного поколдовать с освещением, и она в самом деле предстанет перед публикой в новом свете.