Жаклин Паскарль - Как я была принцессой

Лилиан и Джон очень много работали, надеясь найти какую-нибудь юридическую лазейку, которая позволила бы нам хоть что-то предпринять. Против Бахрина можно было возбудить уголовное дело, но для этого требовалась помощь правительства.

Вечером в среду, 5 августа, я впервые увидела Аддина и Шахиру по телевизору. Это было тщательно срежиссированное шоу. Аддин выглядел мрачным и сердитым, а Шах, конечно же, оставалась Шах – она постоянно крутилась и ни на минуту не забывала о камерах и журналистах. Дети, похоже, ссорились, но голос комментатора заглушал их слова. Позже, когда нам удалось убрать все закадровые звуки, стало слышно, как Аддин говорит Шах, чтобы та вела себя прилично, иначе им попадет. Чтобы создать непринужденную атмосферу, дети были окружены клетками с кроликами, мышами и морскими свинками. Они рассматривали животных, стараясь не замечать камеры, и поглядели в нее, только когда чей-то голос велел им улыбнуться. У Шах все ножки были искусаны насекомыми.

Я прокручивала запись этих кадров сотни раз. Ян очень расстроился, когда однажды, зайдя в гостиную, увидел, что я стою на коленях перед телевизором и рыдаю, прижавшись лицом к экрану. Но я ничего не могла с собой поделать – это было сильнее меня.

Спокойной ночи, мои дорогие, мои любимые малыши. Хороших вам снов. Храни вас Господь. Мама очень любит вас и всегда будет любить.

21 августа 1992 года. Пятница

Время шло, но мне не становилось легче, а наоборот, тяжелее. Невозможно было смириться с тем, что отныне нам придется жить без Аддина и Шахиры. Сначала я потеряла их, теперь теряла и себя. Все, что казалось важным и дорогим, было с хирургической точностью вырезано из моей жизни. Наша семья кое-как пыталась существовать по-прежнему, но притворяться становилось все труднее: она уменьшилась ровно наполовину, и образовавшуюся страшную пустоту невозможно было ни игнорировать, ни чем-нибудь заполнить. Огромным облегчением и счастьем было бы просто услышать голоса Аддина и Шах, но и эту надежду у меня отняли. Каждый день я подолгу сидела у телефона, пытаясь отыскать какой-то способ пробиться к ним. Я набирала и набирала все известные мне номера, принадлежавшие семье Бахрина, но без всякого толку – все телефоны поменялись. Я раз за разом звонила на коммутатор дворца Истана Бадария и умоляла соединить меня с Эндах, надеясь узнать какие-нибудь новости о детях. Мне либо сразу же грубо отказывали, либо, если на коммутаторе дежурил телефонист Касим, с которым когда-то мы были друзьями, тоже отказывали, но придумывая неубедительные отговорки. Я пыталась менять голос, говорить с разными акцентами, но ничего не помогало. Иногда мне удавалось немного поговорить с Касимом и вымолить у него обещание слово в слово передать мое послание Эндах. «Если она не желает или не может говорить со мной, пожалуйста, передайте ей, что я ни в коем случае не намерена причинять ей неприятности или неудобства, – заклинала его я, а потом на „высоком“ малайском языке, с соблюдением всех тончайших требований этикета, излагала свою просьбу: – С великой любовью и глубочайшим почтением я вспоминаю Ее Величество и смею надеяться, что она здорова. Я нижайше молю ее не отказать моим детям в своей заботе и покровительстве. Ни в коем случае не желая тревожить ее или нарушать мир, царящий в ее жизни, я осмеливаюсь обратиться к ней с покорнейшей просьбой подумать, не сочтет ли она возможным передать Их Высочествам Тенку Аддину и Тенку Шахире, что мама их очень любит. Я заранее благодарна Ее Величеству за милостивое внимание, уделенное моей просьбе».

Повесив трубку, я еще долго хватала ртом воздух, как после долгого бега, дрожала и судорожно всхлипывала. Я не сомневалась, что, если у Эндах будет такая возможность, она обязательно постарается присматривать за моими детьми на расстоянии. И еще я знала, что я никогда не смогу узнать, достигло ли ее мое послание. Эта дверь навсегда захлопнулась передо мной.

В других случаях, когда я звонила во дворец, трубку снимали незнакомые мне слуги. Они с удовольствием играли со мной в жестокие игры, уверяли, что вся королевская семья на неопределенное время переехала в Сингапур и что ни у кого из них больше нет телефона. Иногда они просто надолго клали трубку на стол, и тогда я могла слышать, как они со смехом планируют, какую еще гадость сказать мне и чья теперь очередь развлечься. Они называли меня кафир и слугой сатаны, но меня это уже не задевало. Важным было только одно – любой ценой пробиться к детям. Только борьба за них давала мне силы жить. Они должны знать, что их мама не сдалась и никогда не сдастся.