Елена Вернер: Черный клевер

– Пожалуйста, пожалуйста…

У кануна служительница подошла к ней, тронула за рукав:

– Сюда за упокой.

Лора кивнула, вытирая слезы тыльной стороной ладони:

– Спасибо. Значит, это Глебу.

05.12

Телефон завибрировал в кармане, и Лора выхватила его, страшась и надеясь одновременно.

– Да?

– Лора…

На том конце раздался надтреснутый голос ее бывшей свекрови.

– Ирина Анатольевна, здравствуйте…

– Приезжай завтра в обед. Нам надо встретиться и поговорить.

– Да, да, конечно, я приеду! Может быть, нужно что-нибудь…

Звонок прервался. Лора знала, что это свекровь бросила трубку. И все-таки Сева был прав. Он подарил ей ее спасение.

05.49

Серега скорчился на казенном диванчике и спал, приоткрыв рот. Он еще не видел, что Лора вернулась и продолжает дежурить возле оперблока.

Двери отворились, утомленно, нехотя, и в подрагивающий коридорный свет вышел Веснянкин, Олег Васильевич. Лора понятия не имела, как он выглядит, но он был точь-в-точь, как рассказывала Катюша.

– Доктор, Олег Васильевич, как там? – кинулась к нему Лора.

Веснянкин глубоко вздохнул, потом кивнул бодро:

– Операция прошла успешно. Сейчас повезут в реанимацию.

– Но он… С ним все будет в порядке? – Лора не унималась. Она искала в лице доктора отгадки. И нашла. Что-то – возможно, удовлетворение в линии рта, спокойный разгладившийся лоб – подсказало ей, что худшее позади. Веснянкин был доволен своей работой.

– Отек спал. Сейчас его гипсуют. Скоро начнет отходить наркоз. Но прогнозы положительные.

– Спасибо, спасибо вам… – говорила Лора и, не стесняясь, плакала.

Когда Севу везли в реанимацию, Лора шла рядом. Белые бинты на голове, гипс на обеих ногах и левой руке – он был похож на огромный марлевый сверток, привязанный к капельницам. Глаза его оставались закрыты.

– Я люблю тебя, – проговорила она. Настойчиво, чтобы не было хоть малейшего повода усомниться. – Сева Корнеев, ты всегда знаешь, когда я лгу, а когда говорю правду! Так вот я тебя люблю.

В ответ его губы чуть дрогнули, и Лора знала, что он ее услышал.

Катя нашла Олега Васильевича на лестнице, за пределами отделения. Он, прислонившись виском к перилам, сидел прямо на ступеньке, выкрашенной в бледно-бирюзовый цвет. Девушка осторожно опустилась рядом.

– Спасибо вам. Этот парень, Сева… Моей подруге он очень дорог.

– Да я уж догадался, – отозвался Веснянкин глухо. – Хорошо, что мы все в этом мире дороги кому-то… Знаешь, как построили Склиф? Изначально это был Странноприимный дом, Шереметевская больница, граф построил ее в память о своей покойной супруге, бывшей крепостной актрисе. Такой вот русский Тадж-Махал…

Катя догадывалась, что Олег Васильевич вновь вспомнил о своей жене.

– Мы хорошо потрудились сегодня, Катюша, – проговорил он через минуту. – Ты молодец.

– Я ухожу, Олег Васильевич… Быть медсестрой мне мало. Решила выучиться на доктора. На хирурга.

Олег Васильевич обдумал новость, потирая бровь костяшками пальцев. Почти осязаемо, белым дымом, по ступенькам больничной лестницы ползла утренняя дрема.

– Я ведь еще не старая, успею?

Она заглянула ему в лицо, и оба рассмеялись, легко, без неловкости. Поднялись на ноги.

– Ты станешь хорошим хирургом, я это вижу в тебе. У тебя есть сила духа. Ты не боишься смотреть правде в глаза, но при этом не теряешь веры в лучшее. Это самое главное.

Олег Васильевич взял обе ее руки и легонько пожал сперва правую, потом левую. И не удержался, притянул к себе и крепко обнял.

Катя стояла, утонув в его объятиях, и чувствовала, как на нее спускается умиротворение. От его халата пахло спиртом, тальком и, кажется, марганцовкой, а за всем этим от шеи и подбородка едва пробивался запах, присущий только этому человеку, и никому больше.

– Прости, что не смог ответить… на твои чувства, – пробормотал он ей в ухо. За куцей фразой скрывалось истинное, честное сожаление. Катя улыбнулась в отворот его халата и отстранилась, не выпуская рук. Взглянула прямо в лицо, по привычке беспокойно отметив, как оно осунулось и как глубже пролегли морщины и запали глаза. Так всегда бывает у него к утру после тяжелой операции.

– Спасибо вам. За все. Я не знаю, как еще сказать… Спасибо.

Она привстала на цыпочки и осторожно поцеловала его в шершавую щеку. А потом легко повернулась и зашагала вверх по лестнице.

06.03

В холле травматологического отделения Лора сквозь широкие больничные окна глядела на восход. Солнце пылало и плавилось, двигаясь так быстро и вместе с тем медлительно, словно потягиваясь. Вот оно оторвалось от горизонта, и прямо под ним, между плазменным диском и землей, пролегла черная полоса. И тут же посветлела, истончилась. И в этот момент Лора вдруг подумала о тех, кто сегодня впервые увидит друг друга. Обо всех тех людях, что спят сейчас в своих кроватях, спокойные, ничем, кроме снов, не взволнованные. Их жизнь еще легка. Скоро они проснутся и, так или иначе, встретятся в этом большом мире: в кафе, в метро, в тесноте лифта или на шумном проспекте. Одни только познакомятся, другие внезапно посмотрят друг на друга иным, непонятно от чего изменившимся взглядом. Никто не успеет выставить заслоны, закрыться, увернуться, отбиться, никто из них не сможет остановить эту волну. И тогда все полетит в тартарары. Закончится безмятежное взвешенное существование, в их сердца вползут дрожь, изматывающее нетерпение, робость, мнительность, ревность. Их тело будет взрываться радостью через минуту после того, как было утянуто на самое дно болотистым отчаянием. Всю изнанку их истыкают острые иглы сомнений. Полетят по невидимым сетям сообщения, головы сломаются в попытке расшифровать скрытое значение слов, песен, значков, фотографий, взглядов и улыбок. И в проспекты Города впечатаются их знакомства, а в скверы – расставания, брусчатка запомнит топот новых торопливых ног навстречу друг другу, а перекрестки – подмигивания с противоположных тротуаров.