Екатерина Вильмонт: Фиг ли нам, красивым дамам!

– Вечно ты все сводишь к шутке, а я серьезно…

– Знаешь, я тоже серьезно. И имей в виду – я военный корреспондент, я люблю свою профессию, а если ты боишься волнений, так не будем жениться, ищи себе мужа, более приспособленного для твоего душевного комфорта.

Она заплакала. Его охватила тоска.

– Даня, сейчас такое тревожное время…

– И что? По-твоему, я, молодой мужик, должен спрятаться под стол и держаться за твою юбку? Но я, возможно, через год-другой уже наиграюсь в войнушку и с кайфом буду вести какое-нибудь идиотское ток-шоу. А пока мне рано!

Он еще никогда не говорил с нею так жестко. Она испугалась.

– Хорошо, я понимаю. Ты, конечно, прав. Просто я так тебя люблю!

– Если любишь, запомни: на меня нельзя давить, я этого в принципе не приемлю. В принципе! А уж в том, что касается моей работы, тем более. Все. Закрыли тему.

Она испуганно на него взглянула. Он никогда еще так с нею не говорил.

– Данечка, я… Ты прости, я не собиралась на тебя давить, просто боюсь за тебя…

– Знаешь, мама тоже за меня боится, но…

– А тебе-то самому не бывает там страшно?

– Ну почему же… Бывает. Еще как! Но я уже не могу без этой работы. И знаешь, если бы я даже поддался на твои уговоры и сменил работу, ты бы меня через два месяца возненавидела. Я ведь могу быть поистине кошмарным типом, когда мне скучно, такое могу вытворить! Мало не покажется!

– Значит, тебе со мной скучно?

– Дело не в тебе. Мне с самим собой скучно вне моей работы. Месяц – это максимум, который я могу выдержать. И если мне не изменяет память, я тебя предупреждал, когда речь зашла о свадьбе.

– Ладно, Данечка, я все поняла. Но ты же меня любишь?

– Да люблю, люблю…

О господи, неужели все бабы задают этот идиотский вопрос? Интересно, та женщина тоже задает его? Уверен, что нет. У нее просто нет сомнений, что любой мужик, до которого она снизойдет, будет помирать от любви. Тьфу ты, что за наваждение! Больше месяца прошло, а она все не забывается.

– Данчик, ты папе сообщил о свадьбе? – спросила мама.

– Конечно. Обещал приехать.

– Вот и славно. Он тебя не отговаривал от женитьбы?

– Да нет, – засмеялся Данила. – Просто удивился. И спросил: «Ты совсем дурак, что ли?»

– Да, твой отец, когда мы разводились, сказал: «Больше я на эти грабли наступать не буду!» И, как видишь, держит слово. Сынок, а ты… Ты уверен, что хочешь жениться?

– Ты почему спросила? Тебе же нравилась Илонка?

– Она мне и сейчас нравится. Хорошая девочка. Толковая, неглупая, тебя любит… Ну и хорошенькая, как картинка. Просто она на днях звонила, была грустная… Ты ее ничем не обидел?

– Да вроде нет. Просто она… Короче, она потребовала, чтобы я поменял работу, а для меня это неприемлемо.

– Она именно потребовала?

– Да не то чтобы категорически потребовала, но дала понять… Вполне недвусмысленно. Да еще и со слезами. Ты бы, мамочка, объяснила девушке, что со мной такое не проходит.

Инна Львовна грустно покачала головой.

– Если бы ты знал, как я сама этого хочу!

– Я знаю. Но ты же не давишь на меня.

– Потому что знаю – ты все сделаешь наоборот. Сам полезешь к черту в зубы. Лучше уж помолчать.

– Так вот и объяснила бы Илоне, если она так тебе нравится.

– А разве тебе она не нравится? Уже не нравится?

– Да я не знаю…

– Данька, если так, то лучше не надо!

– Ох, мама… Там уже полным ходом идет подготовка к свадьбе. Да и жалко Илонку. В сущности, она хорошая, да и пора мне семью заводить. Хочется уюта, когда возвращаешься из командировки. Да и обрыдла мне холостяцкая жизнь, тридцать два уже. И родители у Илонки славные люди, интеллигентные, милые…

– Все так, Данечка, все так, но в твоем тоне слышится обреченность. Ты ее не любишь?

– Откуда я знаю?

– Данька, колись, ты встретил другую женщину?

Он испуганно взглянул на мать.

– Колись, Данька. Легче будет. Кто она?

– Знаешь, мама, это такая идиотская история. Собственно, даже и нет никакой истории.

И он рассказал матери о прекрасной незнакомке.

– И ты ровным счетом ничего о ней не знаешь?

– Только имя. Ариадна.

– Ну, сынок, это чепуха! Пройдет. И не вздумай ломать себе и Илонке жизнь из-за такой ерунды. Ты молодой мужик, в Москве прорва красивых женщин, всех ведь не догонишь. И потом, ты-то ей глянулся?

– Да нет. Она заметила, как я на нее глазел, и чуть заметно улыбнулась, но не мне, а так…

– Кажется, это у Блока: «И этот влюблен!»? Словом, «Дыша духами и туманами»?

– Нет, скорее «Я помню чудное мгновенье».