Наталья Миронова - Синдром Настасьи Филипповны

С соседками по комнате Элла старалась ладить, хотя все они были очень разные. Бедной Суан Мин с трудом давался русский язык. Ее вьетнамское горлышко было не приспособлено для произнесения длинных слов вроде «усовершенствование». Ей не хватало дыхания, приходилось говорить по слогам в два-три приема. Элла старалась помочь ей чем могла. Суан Мин готовилась поступать на медицинский факультет.

Практичная Карола Зигель готовилась поступать на экономический. Она уже прилично говорила по-русски: учила язык еще в средней школе у себя, в ГДР. Элла и ей помогала, но в обмен на занятия немецким.

— Немецкий язык очень трудный, — пыталась отговорить ее Карола.

— Немецкий язык — один из самых древних в Европе, — возразила Элла. — Он основан на системе правил. Надо только выучить правила.

Она принялась учить немецкий, и вскоре он сослужил ей добрую службу.

Кубинка Ампаро Муньес была легкомысленной лентяйкой и хохотушкой, думала только о мальчиках, тянула Эллу с собой на танцы. Она приехала по целевой программе — поступать на аграрный факультет, но мысли о выращивании сахарного тростника посещали ее редко. Элла раздобыла в библиотеке самоучитель испанского, справедливо рассудив, что он близок к французскому, и грех было бы его не выучить. Заниматься с ней Ампаро было лень, и она помогала главным образом тем, что приносила одолженную у земляков газету «Гранма» да дешевые американские детективы в бумажной обложке, переведенные на испанский, но Элла и за это была благодарна.

Она сама не понимала, откуда у нее берутся силы, но изучала одновременно три языка, «подхалтуривала» на машинке и читала запоем. На танцы не ходила: и не хотелось, и не в чем было. Больше всего она мечтала поскорее расплатиться с висевшим на ней долгом. И тут ей привалила неожиданная удача.

Как-то раз, уже в самом конце подготовительного семестра, к ней подошел молодой преподаватель, специалист по науке, вероятно, имевшей отношение к ее предкам: африканистике. Элла ко всем мужчинам относилась настороженно, но этот вежливый молодой человек с золотисто-каштановыми волосами и глазами цвета «лесной орех» ей понравился.

— Лещинский, — представился он. — Феликс Ксаверьевич.

«Ну хоть не Эдмундович», — мысленно усмехнулась Элла.

Лещинский как будто угадал ее мысли.

— Я Феликс, но не Железный, — улыбнулся он. — Вы, говорят, берете тексты на перепечатку?

При этом он окинул ее взглядом, но необидным, не оценивающим, как Марек Пясецкий, — а полным восхищения.

Перед ним стояла девушка в унылой москвошвеевской юбке, скроенной топором и состроченной суровой ниткой, и в трикотажной кофточке с ядовито-розовыми букетами на сером фоне. Кофточка была импортная, их «завезли» и «выбросили» на прилавки в большом количестве. Особенно забавно было считать эти букеты, спускаясь или поднимаясь по эскалатору в метро. Элла хотела купить платье в комиссионке, но у нее денег не хватило. На ногах у нее были тряпичные тапочки.

Эти жалкие одежки не могли ни скрыть, ни замаскировать, ни исказить ее тяжелую, сочную, спелую красоту. Они казались мусором, оставленным на песке роскошного пляжа. Ее кожа цветом напоминала жженый сахар. Феликс вспомнил, как в детстве мама иногда баловала его этим немудрящим лакомством. Ему нравился весь процесс: они высыпали сахар в раскаленную чугунную сковороду с толстым днищем, помешивали его, следили, как он плавится и превращается в густую карамель. А потом вычерпывали столовой ложкой на большое белое блюдо, и он застывал прозрачными лепешками в точности такого же сладкого цвета, как кожа этой девушки. И глаза у нее были «сладкие», похожие на горячий шоколад. Ее хотелось попробовать на вкус.

— Да, беру, — ответила она. У нее был низкий, но мелодичный — «виолончельный», определил он про себя, — голос. — А какой у вас объем?

Объем оказался велик: коллективная монография, тридцать печатных листов. Больше шестисот машинописных страниц. Только сам Лещинский свою вводную главу напечатал на машинке, но и ее нужно было перепечатать, она вся была испещрена правкой. Остальные представили свои «параграфы» в рукописном виде. Кое-кто вообще ничего еще не представил.

— А как же делать нумерацию? — спросила Элла. — И какой срок? У нас экзамены скоро.

— Разве вам нужно сдавать язык? Вы по русскому могли бы не сдавать, а принимать экзамен.

— Я буду сдавать английский, — сказала она, даже не сознавая, что это комплимент. — Вот если бы можно было сдать досрочно…