Анна Берсенева - Лучшие годы Риты

– Раньше, раньше все должно было произойти. – Он поморщился. Рита не поняла, от досады на нее или на себя. – В юности. Должен был много и последовательно чувствовать.

– Математически рассуждаешь!

Алгоритм, в который он укладывал чувства, показался Рите слишком уж бесстрастным.

– Возможно, – согласился Митя. – Хотя математику забыл давно. Помню только в части расчета количества досок на метраж дома. Но это не важно. Все я с тобой пропустил. А потом нырнул из нищеты в труд, и больше ничего уже не было.

– А мне казалось, – сказала Рита, – что это я все пропустила. Из-за глупой случайности, понимаешь?

– Не понимаю. Что ты называешь случайностью?

– Да Игоря же, Игоря Салынского! Я ведь думала, он был моя несчастная любовь, я всю жизнь так думала. А он был – глупая случайность. И все я из-за этого пропустила, все! Могла бы над речкой с тобой целоваться в лучшие мои годы… А этого не было, и я как инвалид теперь, Митя.

– Ну уж нет!

Он легонько толкнул Риту под локоть, и она снова ткнулась лбом в его плечо. И сразу же почувствовала, как его ладонь накрывает ее затылок, как легко и ласково проводят по нему его пальцы.

– Мить, пусти, я задохнусь сейчас. – Рита подняла голову, но Митя не отпустил ее, просто его ладонь с ее затылка переместилась на щеку. Рита все-таки высвободилась и села, и взяла его за руку. – У меня от того, что всего этого не было, как будто орган какой-то удален, – сказала она.

– Интересно, какой же? – усмехнулся он. – По-моему, все на месте.

– Это для твоих нехитрых нужд на месте. А я от всего теперь теряюсь.

– Например, от чего?

– Например, от всего, что здесь и сейчас происходит. Теряюсь, захлебываюсь от всего этого бреда и лжи, в которую нас окунают.

– От этого все теряются. – Он пожал плечами. – У кого совесть есть.

– Но ты же не растерялся.

– Рита! – В его голосе послышалась укоризна. – Хоть сейчас мне не напоминай.

– О чем? – не поняла она.

– О малодушии моем.

– Да в чем же… – начала Рита.

Митя перебил ее:

– Во всем. Малодушно было все, что я делал после того, как Антон погиб.

Он уже успел рассказать, что произошло пять лет назад, и Рите совсем не хотелось, чтобы он вспоминал об этом снова. Она быстро поднесла к губам его руки и поцеловала их поочередно. От его ладоней пахло колотым деревом, как от дров, лежащих у печки. Пальцы вздрогнули от прикосновения Ритиных губ.

– Не вспоминай, Митя, – сказала она.

– Думаешь, стыд мне не по силам?

– Не думаю. Но какой же у тебя должен быть стыд? Ну что бы ты мог тогда сделать?

– Во всяком случае, не сидеть в бывшей жёниной детской, в стенку глядя и тещу перепуганную еще больше пугая. А я именно это и делал.

«Зря ты оправдываешься, – подумала Рита. – Передо мной – точно зря».

Она понимала, что он переживал тогда – не страх, но отвращение и тоску. Ее бы то же накрыло, случись с ней такое. Раздавило бы это ее, мокрого места не осталось бы.

– Почему она к тебе не вернулась, Митя? – спросила Рита.

– Кто? – не понял он.

– Твоя жена. Почему она тогда не вернулась в Москву? Из-за того, что жить стало негде?

– Да ну, это не про нее. Птицу или бабочку уместнее заподозрить в корысти.

– Да? – усмехнулась Рита.

– Да. А не вернулась почему… Написала, что наконец встретила мужчину, который ее любит. Глупо мне было бы возражать.

– Почему глупо?

Тонкие отсветы огня выбивались из-за печной дверцы, тонули в Митиных глазах. Впервые Рита не видела в его глазах мрака.

– Потому что я вздохнул с облегчением, когда она мне это написала, – сказал он. – Значит, она была права. А я сюда уехал. Крыши чинить. И малодушие свое понял, только когда тебя увидел.

– Ну да! – удивилась Рита. – Я-то тут при чем?

– При том, что я на тебя тогда, в ресторане, глянул и ужаснулся.

– Вот спасибо!

– Да-да. – Он улыбнулся. – Такая ты была… Огневушка. И платье еще со стрекозой, туфли какие-то босые… Я себя твоими глазами увидел. Если можно было предполагать, что ты меня вообще видишь. Убогий тип с потухшими глазами. Скажешь, не так?

– Ну… – пробормотала Рита.

– Именно так. И Маша тебе, между прочим, должна быть благодарна.

– Которая Маша? – уточнила Рита.

Митя засмеялся.

– Да, Гумилев произвел большое впечатление на нас обоих, – сказал он. – Ну, обе мои дочери Маши должны быть тебе благодарны. Но я большую имею в виду. Если бы я себя твоими глазами не увидел, так бы и не понял, почему она на меня злится. Как же, такое счастье ей привалило – угрюмый, обтерханный папаша раз в неделю навещает! Прямо даже странно, что ж она такому на шею-то не бросается.