Чарльз Вильямс - Девушка с холмов

Когда мы уже лежали в темноте, Анджелина внезапно напряглась в моих объятиях:

– О, Боб, а машина?

– Что – машина?

– Мы ведь не пригнали ее. Она все еще в центре, там, где мы ее оставили.

– Ну и что? – рассмеялся я.

– А вдруг ее кто-нибудь угонит?

– Это было бы очень здорово!

– О! – Минуту стояла тишина. Потом она сказала:

– Тебе не нравится эта машина, да?

– Да, вроде того, наверное. Мне не нравится быть в ней с тобой.

– Из-за этого мы поссорились с тобой у реки, да? Эта машина внезапно заставила вспомнить то, что привело тебя в бешенство?

– Давай не говорить об этом.

– Хорошо, если ты не хочешь. Но лучше бы поговорить, чтобы это не стояло между нами. Мне жаль, что так было, но я не стыжусь.

– Тебе и не надо стыдиться. Я думаю, что я все понял, Анджелина. Давай похороним все это.

На следующее утро я проснулся на заре. Стало немного прохладнее. От воды дул легкий ветерок, и низкие облака указывали на то, что день будет ясным. Берег моря был пуст и тих, и шум прибоя был спокойным. Анджелина тихо спала рядом со мной, положив голову на согнутый локоть. Ее окружало рассыпавшееся на подушке облако волос. Я наклонился и поцеловал ее в шею. Она открыла глаза и улыбнулась:

– Тебе надо побриться. Твои колючки поцарапали мне шею.

– Сегодня чудесный день. Нам предстоит очень много дел.

– О, теперь можно строить планы?

– В данный момент да. – Я рассмеялся.

– Ладно. Что мы должны сделать?

– Во-первых, мы должны выписать чек и получить деньги. Нам нужны деньги.

– О, я тебе забыла сказать. У меня осталось еще около пятнадцати долларов от твоих денег. Я отдам их тебе.

– Моих денег? Ты что, не поняла, что бормотал там, в Шриверпорте, этот человек? Теперь это не мои, а наши деньги.

– Ладно, пижон, я оставлю их у себя. Но ты говоришь, что нам нужны еще деньги. Зачем? И где мы их возьмем?

– Нам нужны деньги потому, что у меня осталось всего около семидесяти пяти долларов, а мы проведем здесь неделю. И нам надо купить тебе еще кое-что из одежды: дорожную сумку и купальный костюм и… – я стукнул по простыне рукой, – ночную рубашку. Ты только посмотри на себя!

Она лениво улыбнулась и открыла грудь:

– Ты считаешь, мне нужна ночная рубашка? Зачем?

Взглянув на нее, я почувствовал, что уже не в состоянии строить планы.

– Будь я проклят, если знаю зачем!

– Продолжай. Скажи, зачем?

– Ладно, мы можем купить тебе рубашку длиной в восемь футов, сшитую из парусины, с бечевками со всех сторон, чтобы я мог придумать нам расписание.

Она натянула простыню себе на голову и выглядывала из-под нее только одним карим глазом.

– Давай продолжай. Я вижу, что ход твоих мыслей очень легко прервать. Самая незначительная мелочь выбивает тебя из колеи!

– Когда закончим со всем этим, пойдем поплаваем в прибое.

– А утром нельзя? Я читала на пирсе объявление, что они дают купальные костюмы напрокат.

– Что? Засунуть тебя в один из этих холщовых мешков? Ни за что! Это будет святотатством. Все равно как одеть в это Елену Троянскую!

– Я знала, что ты так скажешь! – Карий глаз лукаво смотрел на меня.

– Что ты знала?

– Когда ты хочешь, то можешь говорить такие приятные вещи, как никто другой!

– Дурочка! Я великий оракул и говорю только истину!

– Да, ты великий пророк. И ты просто чудесный!

– Как ты со мной разговариваешь! Я должен сообщить это своему союзу!

Она высунула голову из-под простыни:

– А в твоем расписании есть пробел, когда я могла бы пойти и постричься?

– Ты что, серьезно хочешь постричься?

– Конечно, глупенький! Разве я не говорила тебе об этом в течение последних двух или трех дней? Я постригусь очень коротко. Вчера я видела на улице девушку с такой прической, как мне хочется. Волосы у нее завиты маленькими локонами, и это просто очаровательно. А мои волосы вьются от природы, их совсем легко укладывать. Я чуть не подошла к ней и не спросила, где она это сделала, и…

Она говорила все быстрее и начала садиться, захваченная своим проектом. Я закрыл ей рот рукой:

– Успокойся. Будто стрижка – самый неотложный вопрос!

– Но я смогу постричься сегодня, а?

– По-моему, тебе вообще не следует стричься. Твои волосы так прекрасны!

– Да, но откуда ты знаешь, как будет, когда я постригусь? Будет гораздо красивее!

– Нет, красивее быть не может!

– Это мои волосы, Боб Крейн, и я сделаю с ними все, что, черт побери, захочу!

Она отодвинулась от меня, закрывшись простыней до ушей и глядя на меня рассерженно. Взгляд ее казался упрямым, как у мула.