Чарльз Вильямс - Девушка с холмов

За домом находился хлев, в котором хранили ссыпанную кукурузу. Коров держали в загоне, отгороженном полосатыми досками из молодой сосны. Во дворе под навесом стоял фургон. И еще там находился покосившийся сарай, используемый как дровяной склад. А над колодцем красовался маленький домик из серых дубовых дощечек.

В доме, казалось, не было никаких признаков жизни. Дверь сарая закрыта, и не видно, стоит ли там машина.

Мы остановились у ворот и огляделись.

– Эй там, внутри! Эй, Сэм! – попробовал позвать Ли.

– Вероятно, они все в городе, – предположил я, – сегодня ведь суббота.

– Не похоже на Сэма. – Ли покачал головой. – Он редко ездит в город.

– Ладно, пойдем, – ответил я, – нет смысла болтаться здесь.

– Интересно, где он держит виски?

– Ну конечно не в доме. Это точно.

– Мы могли бы поискать, – предложил Ли.

– Ну да! Шериф пытается поймать его на этом деле уже в течение десяти лет, а мы так сразу и найдем!

Ли грязно выругался, и мы повернулись, чтобы уходить. Но тут я услышал, что открывается наружная дверь.

Стоя в дверях, Анджелина смотрела на нас. Я не знаю, как я догадался, что это она. Возможно, по выражению лица Ли, когда он обернулся. И я понял, что он шел сюда не ради Сэма.

Она вышла на крыльцо.

– Что вам нужно? – обратилась она к нам. В глазах ее не было ни дружелюбия, ни даже приветливости. Никаких тебе «здравствуйте», лишь грубый вопрос.

Она глядела на Ли, и я сомневаюсь, заметила ли она меня вообще. Но я посчитал своим долгом ей ответить. Ответ Ли в любом случае был бы излишним. Она видела, чего он хочет, и, кажется, не возражала.

– Мы ищем Сэма, – сказал я, – он дома? Итак, это была Анджелина. Я помнил ее худенькой маленькой девочкой с широко раскрытыми пугливыми карими глазами, с тоненькими ручками и ножками и вечно расцарапанными коленками. Я почувствовал себя неловко и попытался отвести от нее глаза.

Нельзя сказать, что она очень выросла. Крупной ее никак не назвать. Просто казалось, что она получила по почте добавку в двадцать пять фунтов с инструкцией, как разместить их там, где это больше всего нужно.

На ней было легкое бумажное платье, из которого она во всех направлениях выросла. Окончательно утратив свою дешевую бесформенность, оно плотно облегало бедра и груди, послушно уступая их натиску. Было ясно, что под ним на ней практически ничего не надето, никакой стесняющей и требующей рабского подчинения нижней одежды. В ней она не нуждалась.

Волосы ее были светлыми, но не настолько, чтобы их можно было назвать золотыми. Они ниспадали на плечи. Прямые, шелковистые и слегка влажные. Она наверняка только что их вымыла и сушила на солнце на заднем дворе. На ее плечи было накинуто банное полотенце.

Оказывается, Сэм не разрешал ей постричься. Он был довольно строг в вопросах всяческих правил, за исключением, конечно, самогоноварения. В его «правилах» ничего не говорилось о том, что женщины могут стричься. Мне пришлось узнать это, как и многое другое об этой девушке, значительно позже.

Глаза у нее миндалевидной формы, карие. Но в них не было мягкости, обычно свойственной карим глазам. Напротив, в них виделся какой-то скрытый вызов. Глаза эти казались одновременно угрюмыми и застенчивыми. Лицо ее было несколько широким, а губы слишком полными и как бы надутыми, так что их трудно назвать красивыми. Кроме того, вся она была лишена живости, и поэтому ее нельзя было назвать очаровательной. Но она была чертовски хорошенькой, вернее, была бы, если бы ее взгляд выражал хоть что-нибудь, кроме «идите вы к черту!».

Она ответила, продолжая глядеть на Ли:

– Нет, он заготавливает дрова. Но он должен скоро вернуться.

Странно, но Ли просто молча пожирал ее глазами. Хотя обычно сразу шел к цели, наступая, как кавалеры Стюарта. Но в ней было что-то, что сдерживало его. Лицо его покрылось испариной, и он никак не мог закрыть рот.

– Ты не будешь против, если мы его подождем? – спросил я.

– Ждите, если хотите.

Мы протиснулись через калитку и сели у порога, бок о бок, на ступеньках лестницы, спиной к четырем столбикам, поддерживавшим крышу крыльца.

– Ты не дашь нам по глотку воды? – снова заговорил я.

Мне почему-то хотелось ее разговорить. Я не мог понять ее, и потом, молчание втроем становилось утомительным, а откровенное разглядывание заставляло меня испытывать неловкость.

Но ее, по-видимому, совершенно не волновал мой слишком любопытный взгляд, хотя сам я смущался.

– Могу, – довольно нелюбезно ответила она. – Подождите, я принесу.